Вооружившись мылом и отбеливателем, она энергично и упорно навязывала старому дому свои понятия о гигиене. Там, где бесцельно бродили поколения его обитателей, ничего вокруг не замечавших и одержимых только своими нечистыми мыслишками, вдруг появилась Эстер — великое чудо генеральной уборки. Тридцать лет подряд течение жизни в этом доме отмерялось медленным полетом пылинок в слабом луче кое-как проникавшего сюда солнца. Теперь минуты и секунды летели в такт быстрым шагам Эстер, а пылинки изгонялись прочь решительными взмахами влажной тряпки.
После наведения чистоты пришло время наводить порядок, и первым ощутил на себе перемены сам дом. Новая гувернантка совершила полный обход помещений — от подвала до чердака — и осталась очень недовольна увиденным.
После наведения чистоты пришло время наводить порядок, и первым ощутил на себе перемены сам дом. Новая гувернантка совершила полный обход помещений — от подвала до чердака — и осталась очень недовольна увиденным. Ни один чулан, ни один укромный уголок не ускользнул от ее внимания; с блокнотом и карандашом она обследовала все комнаты, отметила все дождевые лужи на полах и все расшатанные оконные рамы, опробовала на прочность все двери и половицы, подобрала ключи ко всем замкам и снабдила их соответствующими ярлычками. Уходя из очередного помещения, она запирала за собой дверь. Хотя это был всего лишь предварительный осмотр, она попутно что-нибудь меняла в каждой из комнат: тут аккуратно сворачивала и укладывала на стул одеяла, грудой валявшиеся на полу, там подбирала книгу, чтобы потом вернуть ее в библиотеку, или поправляла перекошенную портьеру. Все это делалось очень быстро, но притом не производило впечатления спешки. Казалось, ей достаточно было окинуть взглядом помещение, как потемки рассеивались, беспорядок начинал сам по себе стыдливо оправляться, а привидения в панике бежали прочь. Таким образом, все комнаты в доме подверглись «эстеризации».
Правда, чердак несколько притормозил это победное шествие. В первый момент у нее натурально отвисла челюсть при виде чудовищного состояния крыши. Но даже при столкновении с этим хаосом дух ее остался неколебим. Захлопнув рот, она плотнее сжала губы и застрочила карандашом в блокноте с удвоенной скоростью. На следующий день прибыл плотник. Мы раньше видели его в деревне: этакий увалень с неторопливой походкой, растягивавший гласные звуки, чтобы дать губам отдых перед произнесением следующего за ними согласного. Он подряжался одновременно на шесть Или семь дел и редко доводил до конца хотя бы одно из них; большую часть дня он проводил с сигаретой в зубах, озирая фронт предстоящих работ и фаталистически покачивая головой. Плотник поднялся по ступеням крыльца в своей обычной развалисто-ленивой манере, но уже после пяти минут беседы с Эстер мы услышали стук его молотка, с пулеметной скоростью вбивающего гвозди. Она умела побуждать людей к действию.
Прошло всего несколько дней, и у нас уже были регулярные приемы пищи, регулярные отходы ко сну и регулярные подъемы по утрам. А еще через несколько дней мы имели чистые тапочки для ходьбы по дому и начищенную обувь для прогулок на улице. Наши шелковые платья были выстираны, заштопаны и убраны в шкаф в ожидании мифических «особых случаев», а для повседневного ношения мы получили новенькие поплиновые платья — темно-синие с белыми поясами и воротничками.
Эммелина расцвела при новом порядке вещей. Ее вкусно и до отвала кормили в урочные часы и временами позволяли играть — но только под строгим надзором — с чудесными блестящими ключиками Эстер. По душе ей пришлось и мытье. Сперва она вопила и брыкалась, когда Эстер и Миссиз запихивали ее в ванну, но впоследствии, увидев себя в зеркале — чистенькую, свежую, с расчесанными и перевязанными зеленым бантом волосами, — она впала в состояние восторженного транса. Ей понравилось быть чистюлей. В присутствии Эстер Эммелина все время косила глазом в ее сторону, рассчитывая на улыбку. А когда Эстер ей улыбалась — что бывало нередко, — Эммелина смотрела на ее лицо как зачарованная. Довольно быстро она научилась улыбаться в ответ.
В той или иной степени перемены затронули всех обитателей Анджелфилда. Миссиз, невзирая на ее протесты, была отправлена к окулисту и с его помощью обрела былую остроту зрения. Она пришла в такой восторг при виде дома в его нынешнем очищенном состоянии, что сбросила груз лет, прожитых в сумеречной серости, и начала с энтузиазмом содействовать Эстер в утверждении этого прекрасного нового мира. Даже Копун, который неохотно подчинялся распоряжениям Эстер и избегал встречаться с ее ярким всевидящим взглядом, даже он не устоял перед благотворным влиянием, которое она оказывала на жизнь усадьбы.
Однажды утром, не сказав никому ни слова, он взял свои ножницы и впервые со времени катастрофы вошел в фигурный садик. Там он присоединил свои усилия к тем, что были уже предприняты самой природой, и начал устранять последствия давнего варварского насилия.
В меньшей степени влияние Эстер сказалось на Чарли. Он ее сторонился, что вполне устраивало обоих. Она не имела намерения заниматься чем-либо помимо своей работы, а ее работой были мы — наши мозги, наши тела и наши души, — тогда как наш официальный опекун находился вне сферы ее обязанностей, и она предоставила его самому себе. Она была не Джен Эйр, а он не был Рочестером*. Под могучим напором этой светлой энергии Чарли ретировался в бывшие детские комнаты на втором этаже, где за плотно закрытыми дверьми он и его воспоминания продолжали тихо загнивать в располагающих к этому грязи и убожестве. Для него «эффект Эстер» свелся к улучшенному питанию и наведению порядка в его финансах, которые до той поры находились в честных, но нетвердых руках Миссиз и расхищались бессовестными торгашами и прочими искателями легкой наживы. Вряд ли он заметил эти перемены к лучшему, а если даже и заметил, то вряд ли придал им значение.