— Нет, я не инспектор. Я пишу книгу о людях, которые когда-то здесь жили.
— О девочках Анджелфилдов?
— Да.
Аврелиус задумчиво покачал головой.
— Они были двойняшками, можешь себе представить? На мгновение взгляд его стал отрешенным.
— Ты здесь еще появишься, Маргарет? — спросил он, когда я взялась за свою сумку.
— Непременно.
Он полез в карман и вытянул оттуда визитную карточку: «Аврелиус Лав. Традиционная английская выпечка для свадеб, крестин и вечеринок». Он указал на адрес и номер телефона.
— Позвони мне, как соберешься приехать снова. Завернешь ко мне в гости, и я угощу тебя чем-нибудь вкусным.
Пожимая мою руку на прощание, Аврелиус легонько похлопал по ее тыльной стороне — этакий непринужденный старомодный жест. Затем его массивная фигура взлетела по ступеням крыльца, и тяжелая дверь затворилась, лязгнув засовом с внутренней стороны.
Медленно шагая по аллее к часовне, я размышляла о человеке, с которым только что подружилась. На меня это было совершенно не похоже. Перед входом на кладбище я вдруг подумала: «А что если он — это я сама? Вдруг он плод моего воображения? Может, после знакомства с мисс Винтер я — уже не совсем я?»
МОГИЛЫ
Я покинула старый дом слишком поздно; фотографировать при таком освещении не имело смысла. Посему я решила осмотреть кладбище. Оно было старым, как и сама усадьба, но небольшим ввиду скромных размеров местной общины. Я нашла могилы Джона Коупенса («Вознесен во Сады Господни» — гласила эпитафия) и женщины по имени Марта Данн («Верна во службе Господу»), которую, судя по датам на плите, можно было отождествить с Миссиз. Я переписала имена, даты и эпитафии в свой блокнот. На одной из могил я увидела свежие цветы — букет ярких оранжевых хризантем — и подошла поближе, чтобы узнать, за чьей могилой так ухаживают. Захоронение принадлежало «Незабвенной Джоан Мэри Лав».
Меня удивило отсутствие среди прочих фамилии Анджелфилдов. Но удивление длилось недолго. Как и следовало ожидать, господ не хоронили на церковном дворе за компанию с простолюдинами. Их куда более помпезные надгробия — со статуями или рельефными портретами и пространными эпитафиями — находились внутри часовни.
Там царила угрюмая полутьма. Узкие стрельчатые окна зеленоватого стекла, утопленные в кладке стен, отбрасывали тусклый свет на арки и колонны, на белые сводчатые перекрытия и черные стропила, на полированное дерево скамей.
Когда мои глаза привыкли к такому освещению, я принялась один за другим осматривать надгробные памятники, сгрудившиеся в тесном пространстве часовни. Здесь были похоронены все Анджелфилды, скончавшиеся на протяжении нескольких веков, и каждому из них посвящалась хвалебная эпитафия, высеченная на плите дорогого мрамора.
Я решила отложить расшифровку всех этих надписей на следующий приезд; сейчас же меня интересовали конкретные представители рода.
Семейная склонность к надгробному многословию иссякла на Джордже Анджелфилде. Чарльз и Изабелла — ибо кому, как не им, надлежало решать этот вопрос — предпочли не вдаваться в подробности, описывая для потомков жизненный путь своего отца, и ограничились одной фразой: «Избавлен от земных скорбей, ныне он со своим Спасителем». Роль Изабеллы в этом мире и ее кончина нашли отражение в стандартной формуле: «Любимая мать и сестра, она ушла в лучший мир». Тем не менее я занесла в блокнот и эти слова, после чего прикинула по датам ее возраст. Младше меня! Она умерла хоть и не столь трагически юной, как ее муж, но все равно в прискорбно раннем возрасте.
Чарли я нашла с большим трудом. Обследовав все надгробия в часовне и уже собираясь уходить, я в последний момент заметила среди них небольшой темный камень. Скромные размеры и неброский цвет камня как будто указывали на желание скрыть его от глаз посетителей. Высеченные на нем слова не имели позолоты, и, будучи не в состоянии их разглядеть, я прибегла к методу Брайля, определяя каждую букву на ощупь:
ЧАРЛИ АНАЖЕАФИЛА ОН УШЕЛ ВО МРАК НОЧИ МЫ ЕГО НИКОГДА НЕ УВИДИМ
Никаких дат на камне не было.
По спине моей пробежал холодок. Кто был автором этих слов? Вида Винтер? И что за ними скрывалось? Я, во всяком случае, уловила в них некую двусмысленность. Была это боль утраты? Или торжество расставания с мрачным прошлым?
Покинув часовню и направляясь по аллее к ограде усадьбы, я вдруг почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. Аврелиус уже давно ушел, но тогда кто это мог быть? Пресловутый призрак дома Анджелфилдов? А может, пустые глазницы самого дома? Хотя, скорее всего, это был просто олень, наблюдавший за мной из тени деревьев.
***
— Жаль, что ты не нашла времени хоть на пару часов заглянуть домой, — вечером того же дня сказал мне в магазине отец.
— Но ведь сейчас я дома! — ответила я, изображая недоумение, хотя прекрасно поняла, что речь идет о моей матери.
Говоря по правде, я с трудом выносила неестественно оживленную, стерилизованную атмосферу ее жилища. Я привыкла обитать в тени и подружилась со своей печалью, но в этом доме моя печаль не приветствовалась. Мама, возможно, смогла бы полюбить общительную и веселую дочь, чья жизнерадостность помогла бы ей бороться с собственными страхами. А моя молчаливость ее только пугала, и я, зная это, старалась как можно реже с ней видеться.