Батя долго и тщательно вводил сына в курс дела. Знакомил с машиной. Право свободного поиска Юниор имел и раньше, но корабль высшего класса получил впервые, так что пришлось снова походить в учениках. А потом Сениор уже вчистую вышел в отставку. Но вместо того, чтобы с достоинством диктовать мемуары знакомому литератору, который сделал бы из этого материала что-то пригодное для чтения, Сениор поселился в глухом уголке и стал выращивать цветочки и прочую зелень. Юниору, откровенно говоря, этот последний этап отцовской биографии не очень понравился. Может быть, потому, что был в этом некий стандарт, а батя всю жизнь поступал нестандартно; а возможно, временами чудился парню и какой-то признак старческой немощи, чуть ли не сенильного слабоумия. Хотя сын наверняка знал, что Сениор остался прежним и не сдал ни на миллиметр. Обидно было, что кое-кто из знавших Сениора более по легендам, чем по личному знакомству, усмешливо пожимал плечами, когда имя ветерана всплывало в разговорах. А ведь во время тренировочных полетов Юниор не раз ловил себя на том, что завидует отцу, его опыту, уверенности и точности. Он пытался серьезно поговорить с батей на эту тему: они как-никак династия, род, громкая фамилия. Сениор только ухмылялся и продолжал копаться в земле.
— Да ведь что с них взять, — сказал он сыну, когда Юниор пришел повидаться («попрощаться» — они принципиально не говорили) перед первым серьезным вылетом по заданию — вот этим самым. — Что с них взять, сын. Они мыслят в иной плоскости.
— Значит, я тоже мыслю не в той плоскости, — заявил Юниор, не желавший улетать без полной ясности во всем, что касалось отца.
— Это совершенно естественно. И плохо. Потому что мыслить надо не в плоскости, а в объеме.
— Привет, папа!
— Привет.
— Ну, так дай мне объем — чтобы я хотя бы понимал, почему ты поступаешь так, а не иначе.
Сениор разогнулся — дело было в саду — и оперся на мотыгу.
— Не возьму в толк, что тебя так волнует. Я, как видишь, в полной безопасности, веду здоровый и нравственный образ жизни.
— Гм, — сказал Юниор.
— Именно, — повторил отец. — Нравственный, но здоровый образ жизни. Тебе понять это нелегко: в юности нравственность, к сожалению, не котируется. Однако ты можешь лететь в полной уверенности, что по возвращении найдешь меня на этом же месте.
Но на сей раз Юниор твердо решил не отступать.
— Послушай, — начал он, — попробуй отнестись ко мне серьезно.
Район предполагаемой встречи с Курьером определен довольно точно, и у меня есть шансы первым вылететь на поиски.
— Только не задирай носа, — предупредил отец. — И, как писал один почитаемый мною старинный писатель, лучше говорить не «я сделаю», а «я сделал».
Нравоучение Юниор пропустил, конечно, мимо ушей.
— Значит, — продолжал сын, — я должен быть готов ко всякого рода неожиданностям. Никто ведь не знает, как будет протекать контакт с Курьером, если он состоится. И важна любая мелочь.
— Иногда, — заметил отец, — ты мыслишь вполне приемлемо.
— Но у меня есть подозрение, не обижайся, что все твои последние действия: и то, что ты ушел из Дальней, и твои ботанические увлечения связаны именно с Курьером.
— Думать никому не возбраняется, — невозмутимо ответил отец. — Я не скрываю ничего, что могло бы тебе пригодиться. Ты идешь в поиск снаряженным куда лучше, чем в свое время шел я. Будь у меня в тот раз Комбинатор в трюме, может быть, тебе не пришлось бы сейчас искать то, что я тогда потерял.
— Значит, все-таки тут замешан Курьер!
— А я и не отрицаю.
— Тебе обидно, что он тогда не пожелал с тобой разговаривать?
— Может быть, я и обиделся, но ненадолго. А потом стал думать. И пришел к некоторым выводам. То, что могло пригодиться, я доложил. То, что оставил при себе, касается только меня.
— И один из твоих выводов воплотился в Комбинаторе?
— Комбинатор — это не я, а Георг. Он начал работать в этом направлении задолго до того, как мы узнали о Курьере. А мне пришло в голову, что мы можем использовать его работы при установлении контакта. Главное — не просто найти Курьера; они мелькают не так уж редко, ты сам знаешь. Главное — чтобы он захотел с тобой разговаривать. Стой! Ты что!
Юниор в недоумении огляделся. Он всего-то и сделал, что отступил на шаг.
— Ты что, не видишь? Ведь растет! А ты чуть каблуком не влез.
— Папа, — ответил Юниор как можно спокойнее, — стоит ли так волноваться из-за какого-то пучка травы…
— Это не трава, а щитовник. А ты попробуй вырастить на этих камнях хоть былинку.
— Неужели ты не мог найти землю получше?
— Получше? — переспросил Сениор. — Получше-то и всякий дурак… Нет, а ты вот на камне, на голом камне… Так что осторожнее, сынок. Пусть даже отец у тебя с придурью — стариковские придури надо уважать. Да, о чем мы?
— О выводах, которые ты оставил при себе. Я понимаю, они, так сказать, твоя личная собственность. Но я все же сын тебе.
— И наследник, — усмехнулся Сениор. — И претендуешь… Да мне ведь не жалко. Только, прости, боюсь, что не в коня корм. Ладно… Ты пытался когда-нибудь задуматься: а почему мы с такой жадностью ухватились за померещившуюся возможность контакта, почему с такой настойчивостью ищем?