Торнгард, столица Империи Минг. Зал Славы, дворец Императора
Интересно, кто был тот мудрец, что разделил год на четыре сезона и придумал для каждого из сезонов свое название. Возможно, он решал эту задачу, не выглядывая из своих покоев и даже не подходя к окну. До сезона дождей еше оставалось почти пять дект, но ощущение было такое, что он уже наступил. И не просто наступил, а заявил о себе прямо и недвусмысленно, обрушивая с неба потоки холодной воды, в мгновение ока превращавшие утрамбованный тракт в реку жидкой грязи, а воинов, еще недавно блиставших оружием и новой, только что вышедшей из мастерских Сайлы формой — в жалких, с ног до головы покрытых размокшей глиной, людишек. Даже орденские стяги, коим положено было гордо развеваться на непрекращающемся ветру, давно уж повисли мокрыми тряпками, вселяя в сердца воинов уныние и тоску.
Хотя, если говорить откровенно, куда большее уныние в те сердца вселяли телеги, набитые припасами, которые приходилось поминутно, ругаясь на чем свет стоит, вытаскивать из очередной ямы, совершенно невидимой под слоем отвратительной жижи. Поначалу Шенк, осмотрев возы, которые надлежало доставить командору Унгарту Себрассу, даже обрадовался — кони сильные, телег много… можно будет двигаться ускоренным маршем, а уставшие ратники смогут поочередно отдыхать на телегах. Глядишь, шесть сотен лиг до Ринна, где командор все еще более или менее успешно сдерживал мингские полчища, удастся преодолеть дней за десять. Оказалось, что темплар, до сего момента путешествовавший в одиночку, весьма плохо представляет себе, что такое армия на марше. Очень быстро, после первого же ливня, он понял, что весьма существенную часть пути не солдаты будут ехать на телегах, а наоборот — телеги будут двигаться только в том случае, если солдаты, надрывая жилы, окажут помощь лошадям.
А в те дни, когда солнце, словно в насмешку над измученными колоннами ополченцев, воцарялось на небе, грязь — и в первую очередь та, что покрывала кожу, волосы и одежду, — превращалась в сухую корку. А над дорогой повисала завеса пыли, моментально высушивающей горло и запорашивающей глаза. И неясно было, какой из даров небес лучше — грозовые ливни или обжигающие солнечные лучи.
Первый же встреченный на пути лес был воспринят как чудесный дар богов — и Шенк даже не удивился, слыша со всех сторон благодарственные молитвы, возносимые Святой Сиксте. Корни, пронизавшие землю частой сетью, не давали ей раскисать от льющейся с неба воды, а кроны деревьев защищали и от влаги, и от солнца. Но лес заканчивался, начинались поля — и снова телеги погружались в грязь чуть не по оси, останавливая продвижение войск ничуть не хуже живого врага.
Они были в пути уже одиннадцать дней, и за это время преодолели лишь немногим более половины пути. Правда, их стало больше — из Цитадели выступил отряд в три сотни пик, сейчас их насчитывалось уже сотен шесть — почти каждый городок или деревня пополняли отряд одним?двумя, а то и пятью десятками мужиков, желающих бить врага, что поднял руку на их землю.
Были и иные — как?то к отряду присоединилась сразу целая бандитская шайка во главе с высоченным — на полголовы выше отнюдь не маленького темплара — одноглазым мужиком, напоминающим вставшего на дыбы медведя. Правда, у этих лихих парней особого выбора не было — там, откуда их вытащил Легран, их ждала разве что петля. Вожак истово клялся именем Сиксты и Галантора, что служить Ордену будет верно и жизнь отдаст… Привычным движением Шенк вызвал Знак Истины, заставил повторить клятву — и был несказанно удивлен, услышав, как вожак повторил все слово в слово. Видать, и впрямь попадаются среди искателей легкой наживы такие, что не утратили былой чести.
Теперь на этих звероватых воинов в изношенной одежке, зато с отменным оружием, он мог положиться. Любой из них управлялся с клинком куда лучше, чем подавляющее большинство остальных ополченцев, едва знающих, за какое место меч держать надобно. Неплохих лучников хватало — в деревнях, да и в мелких городках охотником был чуть не каждый второй. Управиться с копьем да с топором — тоже были умельцы, иначе первый же медведь жену вдовою сделает, а детей — сиротами. А вот меч, оружие воина, требовал умения особого, не каждому данного. Хороших мечников в шестисотенном отряде имелось всего с пару десятков, и половина из них — как раз те самые лихие ребята с большой дороги, во главе с волосатым великаном, давно забывшим свое имя и теперь отзывавшемся на кличку Штырь.
Сейчас Штырь шагал рядом с темпларом — лошадей бывший бандит недолюбливал, те отвечали ему взаимностью. Возможно, потому, что каждая животина, глядя на великана, тут же представляла его на собственной спине, от этого немедленно впадала в панику и готова была ногами и зубами отбиваться от такой перспективы. Поэтому Штырь путешествовал на своих двоих — и временами Шенку казалось, что он сможет прошагать в день столько же, сколько и хороший конь.
Синтия тоже держалась рядом с Леграном — сейчас на ней был удобный дорожный костюм, больше напоминающий легкие кожаные доспехи, которые часто носят лучники. У стрелков подвижность куда важнее надежности защиты: если пращник, лучник или арбалетчик вступает в рукопашный бой — значит, он уже почти проиграл. Дать несколько залпов — и, уступив место тяжелой пехоте, отбежать подальше, чтобы продолжать посылать стрелы в цель, но уже неторопливо, чтобы не задеть своих… Тактика, всегда себя оправдывающая, — кроме случаев противостояния разве что стремительной мингской легкой кавалерии, убежать от которой просто невозможно. Голову девушки целиком закрывал шлем из жесткой кожи. Он не спас бы от удара меча или прямого попадания стрелы — зато отменно защищал от дождя и не давал случайным взглядам заметить красные глаза или острые клыки молодой вампирочки. Носи она шлем постоянно — и кто?нибудь наверняка догадался бы, что кроется под черненой кожей… но Синтия время от времени снимала шлем, демонстрируя красивый ровный загар, пухлые губки и ровные белые зубы. Кое?кто мог бы заметить, что она избегает яркого солнца… но за последние дни этого самого солнца было не так уж и много.