«Убьет за два сестерция», — подумал о вознице Добродеев. «Обезьянник по нему плачет», — подумал о вознице сержант Васягин.
— Куда? — буркнул галл и, вынув откуда-то кожаную бутыль, отвратительно булькающую и еще более отвратительно пахнущую, приложился к ней.
«За один сестерций», — уточнил Добродеев. «КПЗ», — уточнил Васягин. Инфернал кивнул:
— Знаешь в Субуре таверну «Сисястая волчица»? Так нам туда.
Галл недобро ощерился, показывая зубы, от которых убежал бы самый непритязательный дантист.
— Денарий бы. И добавить.
— Вези! — прикрикнул Добродеев.
Галл, проявив полное неумение держать себя в приличном обществе, хотел было похлопать Галлену пониже спины, но сержант Васягин, четко отследив этот маневр, отбил его лохматую лапищу. Хорошо еще, что не видела дочка Люцифера… Кто знает, как отреагировала бы. Добродеев их всех побери, этих кандидатов в боги!
Астарот Вельзевулович не обманул. Субура в самом деле была мрачным местечком. Она соседствовала с Эсквилином, еще одним оазисом культуры, главной достопримечательностью которого являлось знаменитое Эсквилинское поле. Ходить туда мало охотников, а если кто и попадал на Эсквилинское поле, то брал билет в один конец: там хоронили, как сказали бы коллеги сержанта Васягина из экспертного отдела, неопознанные трупы. Субура тоже имела свои достопримечательности… Вот в такое дышащее оптимизмом место лохматый галл вез дионов, инфернала Добродеева и сержанта Васягина.
— Субура! — наконец буркнул возница. Васягин огляделся.
Тесные, кривые, извилистые улочки освещались редко-редко факелами, прикрепленными прямо к стенам домов. По мере следования к таверне «Волчица» два из них потухли, потому что сверху выплескивали помои и содержимое ночных ваз. Ментовская душа Васи Васягина кипела от праведного административного негодования. Древний Рим, столица мира!.. Одноэтажные и двухэтажные домики Субуры, крытые дряхлой черепицей, походили на окраину какого-нибудь российского текстильного городка, где на десять девчонок по статистике девять (восемь, семь, шесть, пять) ребят.
Одного из этих ребят сержант Васягин увидел на входе в искомую таверну «Сисястая волчица». Ребятенок представлял собой рыхлое существо, привалившееся к стене и апатично роняющее слюну на лысый затылок собутыльника, дремавшего на серой земле.
Над дверью виднелась косая табличка с пьяно намалеванным рисунком непонятной твари, похожей на помесь свиньи с шотландской волынкой. По мысли творца этого шедевра, картина изображала волчицу.
Васягин не выдержал. Даже самые жуткие притоны, какие приходилось ему накрывать в родном городе, казались кружком кройки и шитья на фоне данного выше безобразия.
— И какое отношение имеет этот притон к Цезарю? — воскликнул он. — Только не говори, что ему выдают флаеры на посещение этой забегаловки!
— Тут воняет, — сказала Галлена.
Зашевелился даже почтенный Вотан Борович, давно испускающий храп. Из-под драного голубого плаща вынырнула седая лохматая голова, сверкнул в свете единственной масляной лампы столь же одинокий глаз диона-пенсионера. Лампа висела на входе в таверну и пейзажа в общем-то тоже не оптимизировала.
— Ну куда еще мог привезти нас чер… инфернал, как не в ад, — ядовито выговорил Васягин.
Добродеев обиделся:
— Вот только не надо сравнивать эту вонючую дыру с местом моей работы! У нас, между прочим, очень приличные современные офисы и хорошо оборудованные рабочие места. Я же про твою ментовку не говорю, сержант! Там вместо компьютеров такие монстры стоят, что дважды два умножат — и перезагрузка! А у нас в аду четвертые «пентиумы» с жидкокристаллическими мониторами.
— Ну ладно, ладно, — буркнул Вася Васягин. — Уговорил. Извини.
Приготовившись к худшему, четверка путешественников вошла в «Волчицу». Завсегдатаи именовали это заведение Lupa Marnilla note 12 , что, собственно, примерно соответствовало названию, только в более грубой форме. Названию соответствовала и хозяйка «Волчицы», толстая бабища неожиданно опрятного вида. Да и сама таверна изнутри выглядела лучше, чем можно было бы предположить, исходя из вывески у входа. Заведение состояло из двух залов, поменьше и побольше. В тот, что побольше, посетитель попадал сразу. Здесь стояли грубые дубовые столы и стулья, рассчитанные на то, что ими будут драться пьяные гладиаторы, могильщики и прочая постоянная клиентура. У дальней стены виднелось возвышение, освещаемое четырехфитильной жестяной лампой. На нем в данный момент танцевала девица, одетая в полоску ткани на бедрах. Посетители получали эстетическое удовольствие. Они рычали, хохотали и плескались в нее пивом из кружек, а особо состоятельные кидали ассы — римские медные монеты. Тут же, притулившись к возвышению, сидел какой-то тщедушный старик с острыми ушками. На его коленях стоял ящичек, и он старательно в нем рылся. За спиной старика крутился юнец лет семнадцати, с испитым личиком и блудливыми глазками, которыми он стрелял туда-сюда. Васягин сразу прочитал на его лбу потенциальные десять лет с конфискацией имущества.
В таверне вкусно пахло жареным мясом и кровяными колбасами. Они перебивали все прочие, не столь аппетитные запахи, исходящие от посетителей. Добродеев покрутил головой и направился прямо к стойке: