— Простите, уважаемый, а этот фокус с зимой не ваших ли рук дело? — спросил он у Вотана.
Одноглазый, только что умявший два батона колбасы салями вместе с упаковкой, покосился на Женю и, поковыряв пальцем в зубах, ответил не без самодовольства:
— Верно говоришь, человече. Хотел я напомнить себе о тех временах, когда был молод и тоже ходил по этой земле. Тогда она была другой. Совсем, совсем другой была та земля.
— Может, вы просто жили на севере? — почтительно предположил Афанасьев, уже по привычке прикрывая глаза.
— И там я жил. Везде был мой дом. Но теперь не тот я стал… не тот.
— В маразм впал, — проворчал Эллер, соревновавшийся в прожорливости со своим братом Поджо (хотя радовало уже то, что не со своим козлом Тангрисниром). — Зиму придумал… блюститель времен года…
Впрочем, сказано это было так тихо, что слова Эллера слышала только Галлена, темноволосая статная дамочка, чем-то напомнившая Коляну Ковалеву то ли его последнюю подружку-модельершу, то ли звезду российского кино Анну Самохину. Чужеземная «Самохина» сохранила на лице невозмутимую понимающую усмешку. Улыбалась она во весь рот, и Васягин, который от отупения принялся считать ее крупные белые зубы, решил априори, что их гораздо больше, чем тридцать два.
Тут его всколыхнуло.
— Я одного не пойму, — изумленно произнес мент Васягин, — если вы утверждаете, что вообще первый раз в Российской Федерации и только что прибыли сюда, то откуда вы… это самое… знаете наш язык?
Альдаир снисходительно улыбнулся, а рыжий Эллер захохотал в голос, так что уши заложило не хуже чем при взлете авиалайнера:
— Да от тебя самого! Правда, многое непонятно мне в том, что выудили мы из ваших голов… (Колян Ковалев тут же вспомнил то ощущение, когда ему словно оплели голову нагретой тончайшей металлической паутиной), но… я думаю, разъясните вы все своим будущим повелителям. Вот, например, что такое «трезвяк»? Сдается мне по тем обрывкам, что уловил я в голове твоей, «трезвяк», он же «вытрезвитель», — это чертог, в коем обретаются только избранные гости. Славен я и желаю гостить в том «трезвяке» и быть там гостем знатным! — прогремел Эллер.
— Напьешься — будешь, — пробурчал Васягин.
— Хорошо, — сказал Афанасьев, выслушав эту тщеславную тираду Эллера и придержав за руку Васягина, кажется порывавшегося сказать что-то еще. — Значит, насколько я понимаю… вы утверждаете, что вы Один, скандинавский бог?
— Истинно так. В вашем мире звали меня Один.
— А ЭТИ… ЛЮДИ… МММ…
— Мы дионы, — уточнил Альтаир. — Кажется, говорил я тебе об этом, человек.
— Кажется, говорил я тебе об этом, человек. Мы потомки ваших богов. Я — сын Зеурса, в вашем мире известного как Зевс.
Ковалев, в школе имевший по истории древнего мира твердую тройку с минусом, прослушал это утверждение белокурого гиганта с абсолютно безмятежным видом, зато сержант Васягин, которому все еще не давало покоя нарушение паспортно-визового режима, совершенное пришельцами, икнул и выговорил:
— Это который… в Древней Греции? Там… Солоника убили. Нет, его, конечно, не в древней, а уже в современной Греции, но… все равно…
— Не знаю, о чем ты говоришь, ничтожный, — надменно сказал Альдаир и высморкался в скатерть, — но мой отец, владыка ваших древних богов, послал меня сюда, чтобы снова править вами.
Афанасьев, слушавший диона с видом, с каким заботливый врач психиатрической клиники слушает особенно запущенного пациента, деликатно кашлянул и проговорил:
— Значит… насколько я понял, вы — потомки наших старых богов? Откуда же они пришли в наш мир?
— Да будет тебе известно, чужестранец, что те, кому твои звероподобные предки поклонялись, были изгнаны с планеты Аль Дионны. С тех пор минули многие тысячелетия, десятки тысячелетий по вашему времени. Жили они здесь и правили. А отправились сюда, в этот мир, чтобы пронести горькую чашу изгнания и не расплескать ее, — величаво объявил Альдаир, который, если не считать сморкания в скатерть, кажется, был наиболее воспитанным и красноречивым из всей компании. — Жили они здесь долгие годы, и потому это не ваш, а наш мир.
Люди молчали, подавленные странной и на свой манер безукоризненной логикой диона. Ведь порой и дубина является самым выверенным и основательным аргументом. Альдаир, выпив водки (три с половиной бутылки, как подсчитал неисправимый блюститель порядка Васягин), разговорился и повел свою речь дальше. Из его рассказа, увитого, как виноградными лозами, бесконечными восхвалениями предкам, удалось воссоздать, с чем и на каком основании эта инопланетная братия пожаловала на Землю в целом и на дачу к Коляну Ковалеву в частности.
«Причина вполне банальна, — думал Афанасьев. — Появились налогоплательщики из другого, чужого мира. Происшествие само по себе заурядное и многократно описанное в литературе и показанное в фильмах, но вот только последствия… Словом, прилетевшие к нам скитальцы из космоса тоже считают себя землянами. Чудесно! Помню, мой сосед по подъезду дядя Сеня, выпив, утверждал, что он эфиоп и к тому же то ли предок, то ли потомок Пушкина. Ничего… Такая мелочь — предок ли, потомок! Эх, дядя Сеня! А они, эти красавцы из бездны, утверждают, что здесь, в нашем мире значит, мотали космические сроки изгнания их близкие родственники — отцы, матери, дядюшки и тетушки. Выходит, Земля — это что-то вроде ссылки. Земля пять или семь тысячелетий тому назад — теперь уже не важно, тысячелетием больше, тысячелетием меньше! — была местом ссылки правонарушителей другой, более развитой цивилизации».