С самого начала он вел себя со мной честно и открыто. Год назад, когда мы познакомились на какой-то вечеринке, нас сразу потянуло друг к другу. Позже он рассказал, как трое ребят, заметив его интерес ко мне, позвали его в ванную.
— Имей в виду, Марк: эта телка была изнасилована.
— Ну и дальше что? — спросил Марк.
Они неодобрительно покосились на него:
— Тебе это нужно?
Но Марк был прирожденным феминистом. Его отец бессовестно бросил мать, променяв ее на молодую. Одна из его сестер была лесбиянкой и называла двух своих котов «девочками». Вторая сестра выучилась на юриста и работала в штате районного прокурора Манхэттена. Он прочитал больше книг Вирджинии Вульф, чем я, и познакомил меня с творчеством знаменитых феминисток Мэри Дейли и Андреа Дворкин. Он и сам стал для меня открытием.
А я — для него. Он сыпал именами и терминами, о которых я и слыхом не слыхивала, но на момент нашего знакомства я была единственной среди его знакомых жертвой изнасилования. Насколько он мог знать.
Я наслаждалась обществом Марка, но терпела и Стива.
— Сколько телохранителей нужно одной девушке? — спросила как-то Лайла, когда у меня вошло в привычку дважды в день болтать по телефону с каждым из них.
Мне нечего было ответить, кроме как сказать, что я никогда не пользовалась популярностью у мальчиков, а тут вдруг стала интересна двоим сразу.
Прежняя квартирантка, Сью, писала курсовую с элементами фотоочерка и бросила у нас кучу всевозможного грима. Однажды вечером, когда Пэт сидел в библиотеке, мне взбрело в голову попробовать себя в качестве фотографа модных моделей и отщелкать снимки Лайлы. Я ее нарядила. Заставила снять очки, и мы сделали ей жирную подводку глаз. Я не поскупилась на темно-синие и черные тени для век. Губы у нее стали густо-вишневого цвета. Она по моей указке позировала в прихожей, а я наводила объектив. Нам обеим это было в кайф. Я велела ей лечь на пол и смотреть вверх, а потом приспустить с плеча бретельку для фото, которое мы назвали «обнаженка». Я сыпала репликами, которые, как мне казалось, употребляют настоящие фотографы модных журналов, чтобы помочь моделям войти в образ. «Зной; ты в пустыне Сахара; эффектный мужчина приносит тебе бокал «пинья-колады»» или «Твой возлюбленный замерзает в Антарктике. Но у него в руках одна-единственная фотография, которая его согревает. Работаем. Покажи мне сексуальность, искренность и пронзительный интеллект». Когда Лайла не гримасничала, создавая требуемый эффект, она болтала. Я поместила ее перед высоким, в полный рост, зеркалом и взяла общий план, куда попала и сама. В кадре был ее профиль и руки в черных перчатках.
Самыми удачными я сочла тогда более шокирующие снимки, сделанные в коридоре перед моей спальней. Она ползет по полу на четвереньках, с широко раскрытыми невидящими глазами, акцентированными цветом. Теперь я мысленно называю их снимками Лайлы «до того».
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
В середине ноября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, за неделю до Дня благодарения, на филологическом факультете выступал знаменитый поэт Роберт Блай. Я до смерти хотела его послушать, так как перед этим с жадностью прочла его стихи — по настоятельному совету Тэсс и Хейдена Каррута. Лайла осталась дома, готовясь к убийственному тесту, который мне не грозил, так как я специализировалась в области поэзии. Пэт отправился заниматься в библиотеку Бэрда.
На поэтическом вечере присутствовали Тэсс и Хейден. Явились все заведующие кафедрами. Поскольку Блай был именитым поэтом, в аудитории яблоку негде было упасть. Я сидела в самой середине этого небольшого помещения. Мой друг Крис окончил университет годом раньше, так что я пришла одна. Через двадцать минут после начала выступления у меня схватило живот. На часах было 20.56.
Я хотела перетерпеть, но острая, режущая боль стала невыносимой. Живот крутило. В конце очередного стихотворения я встала и начала с грохотом пробираться между спинками стульев и коленями сидящих.
Из вестибюля позвонила Марку.
Из вестибюля позвонила Марку. У него была машина. Я попросила его забрать меня от библиотеки Бэрда. Мне было слишком плохо, чтобы тащиться на автобусную остановку. Два года назад, когда я звонила родителям, у меня в руках была трубка этого же телефона, и с тех пор я не подходила к нему на пушечный выстрел. Но в тот вечер мне было не до предрассудков.
Марку требовалось принять душ.
— Двадцать минут, не больше, — сказал он.
— Буду ждать, не щадя живота своего, — попыталась я пошутить. — Приезжай скорее.
Пока я ждала у библиотеки, мне стало еще хуже. Случилось что-то серьезное, но я не представляла, в чем дело.
Марк подъехал минут через сорок. Мы выехали из кампуса по направлению к Эвклиду, где в обветшалых деревянных домах жило много студентов.
Наконец мы свернули за угол и оказались на моей улице. В конце квартала, где жили мы с Лайлой, стояло пять черно-белых полицейских машин с мигалками. Полицейские сновали взад-вперед, опрашивали прохожих.
Мне все стало ясно.
— О боже, боже мой! — воскликнула я. — Выпусти меня, выпусти!
Марк запротестовал:
— Дай припарковаться — я пойду с тобой.