Счастливая

— Обвиняемый имеет право ходатайствовать о закрытом заседании, если считает, что поддержка свидетеля родными усугубляет обвинительные показания, — сказала Гейл. — Но в этом есть и положительный момент: ведь отец Грегори тоже здесь. Требуя закрытого заседания, обвиняемый лишается поддержки собственного отца.

— Как можно поддерживать насильника?

Мэрфи грустно усмехнулся.

— Это же его сын, — негромко сказал он.

Гейл вернулась в зал.

— Может, оно и к лучшему, — рассудил Мэрфи. — Там придется говорить такие вещи, которые язык не повернется произнести при родителях.

Я собиралась было уточнить, но и без того знала, что он имеет в виду.

Никакому отцу не захочется слушать, как незнакомец влез во влагалище его дочери всей своей грязной лапой.

Детектив Мэрфи и отец стояли ко мне лицом. Мэрфи посочувствовал моему папе. Указав на ближайшую скамью, он сказал, что отсюда их никто не прогонит. Отец предусмотрительно захватил с собой небольшую книжку в кожаном переплете.

В отдалении я заметила Грегори, направлявшегося в зал. Он появился из коридора, расположенного под прямым углом к нашему. На секунду я задержала на нем взгляд. Он меня не видел. Двигался неторопливо. Одет был в светло-серый костюм. Его сопровождали Пэкетт и еще какой-то белый мужчина.

Собравшись с духом, я перебила отца, который беседовал с Мэрфи:

— Хочешь на него посмотреть? Вот он, папа.

Но отец успел заметить только спину в сером синтетическом пиджаке.

— Он меньше, чем я думал, — сказал отец.

У меня екнуло сердце. Наступило молчание. Мэрфи поспешил на помощь:

— Поперек себя шире. Поверьте, у него железные бицепсы.

— Ты обратил внимание, какие у него плечи? — спросила я папу.

Не сомневаюсь: отец воображал Мэдисона гигантом.

Вдруг я увидела еще одного человека, с сединой на висках. Сложением он напоминал облегченную версию своего сына. Помедлив у двери зала заседаний, он заметил нашу небольшую группу. Я не стала указывать на него отцу. Ранее сделанное замечание Мэрфи заставило меня взглянуть на него по-иному. Потоптавшись на месте и посмотрев в мою сторону, он ушел в другой конец коридора. Очевидно, догадался, кто я. Больше я его никогда не видела, но запомнила. Стало быть, у Грегори Мэдисона есть отец. Этот простой факт врезался мне в сознание. Двое отцов, бессильных облегчить участь своих детей, томились в разных коридорах здания суда.

Двери распахнулись. Появившийся из зала суда пристав одними глазами подал знак Мэрфи.

— Ваш выход, Элис, — сказал Мэрфи. — Помните: не надо на него смотреть. Он будет сидеть за столом защиты. Когда развернетесь к залу, найдите взглядом Билла Мастина.

Пристав — ни дать ни взять театральный билетер с армейской выправкой — подошел к нам, чтобы проводить меня в зал. Они с Мэрфи обменялись кивками, передавая меня с рук на руки.

Я сжала папину ладонь.

— Удачи тебе, — сказал он.

Обернувшись, я порадовалась, что Мэрфи остался рядом с отцом. Ведь отец мог, например, пойти в туалет и столкнуться там с мистером Мэдисоном. Мэрфи такого не допустит. Только теперь я перестала подавлять в себе то, что накануне терзало меня болью в висках и весь год кипело под черепной коробкой — ярость.

В зале суда меня затрясло от страха. Я прошла мимо стола защиты, мимо судейского возвышения, мимо стола обвинения, направляясь к знакомому месту для дачи показаний. Утешало лишь то, что для Мэдисона теперь наступит сущий кошмар, хотя он еще этого не знал. Весь мой вид символизировал студенческую юность. К тому же я была одета в красное, синее и белое. Женщина-пристав, немолодая, в очках с тонкой металлической оправой, помогла мне подняться на ступеньку. Я развернулась лицом к залу. Гейл сидела за столом обвинения. Мастин стоял. На других присутствующих я не смотрела.

Пристав встала передо мной с Библией в руках.

— Положите руку на Библию, — сказала она.

И я повторила то, что тысячу раз видела по телевизору.

— Клянусь говорить правду… Да поможет мне Бог.

— Садитесь, — сказал судья.

Мама всегда учила нас аккуратно носить юбки и тщательно расправлять их, прежде чем сесть. Так я и сделала, прикрыв от посторонних глаз то, что легко читалось у меня над коленкой сквозь чулок телесного цвета. Еще утром, одеваясь, я прямо на коже вывела синей шариковой ручкой: «Сдохни». Разумеется, это было обращено не ко мне.

Разумеется, это было обращено не ко мне.

Мастин приступил к делу. Попросил меня назвать имя и место проживания. Домашний адрес. Плохо помню, как я отвечала. Мне требовалось хоть немного освоиться. Точно зная, где сидит Мэдисон, я не смотрела в ту сторону. Пэкетт откашливался, шурша бумагами. Мастин спросил, где я училась в школе. В каком году окончила. На минуту он прервался, чтобы с разрешения судьи Гормана закрыть окно. Потом опять обратился к хронологии. Где я проживала в мае тысяча девятьсот восемьдесят первого года? Он попросил меня сосредоточиться на событиях седьмого мая восемьдесят первого и первых часах следующего дня, восьмого мая.

На каждый вопрос я отвечала детально и, как учила меня Гейл, с расстановкой.

— Угрожал ли он вам словесно, когда вы кричали и сопротивлялись?

— Он сказал, что убьет меня, если я не буду делать то, что он скажет.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96