— Да, — сказала я.
— Говоря, что он вас целовал, вы имеете в виду, целовал в губы?
— Да.
— Поцелуи совершались стоя?
— Да.
— Какого роста был этот человек в сравнении с вами?
Странно, что через вопрос о поцелуях он решил подвести меня к вопросу о росте насильника.
— Примерно моего роста или на дюйм выше, — ответила я.
— Каков ваш рост, мисс Сиболд?
— Пять футов и пять с половиной дюймов.
— Вы утверждаете, что этот человек был примерно одного с вами роста или, возможно, на дюйм выше?
— Угу.
— В положении стоя он оказался примерно одного с вами роста, это верно?
— Угу.
— Примерно так, да?
— Да.
О моем зрении он выспрашивал совсем другим тоном. Теперь я не услышала и намека на уважительность. Не сумев раскрутить меня на полную катушку, он стал изображать брезгливое отвращение. В этом я почувствовала опасный подвох. Хотя в зале суда, среди служителей правопорядка мне, по всем понятиям, ничто не угрожало, я вдруг испугалась.
— Если не ошибаюсь, вы сегодня ответили, что данные вами в тот день показания характеризуют нападавшего как человека крепкого телосложения?
— Да.
— Рост ниже среднего, волосы короткие черные?
— Да.
— Помните ли вы, что при даче добровольных письменных показаний сообщили полиции его примерный вес: сто пятьдесят фунтов?
— Да.
— А если точнее?
— Я не специалист в области определения веса, — сказала я. — Мне трудно судить о соотношении мышечной массы и жира.
— Но вы помните, что сказали следователю: «сто пятьдесят фунтов»?
— Один офицер полиции, мужчина, приблизительно назвал мне свой вес, и я сказала: близко к тому.
— Вы утверждаете, что на ваше мнение повлияла подсказка офицера полиции?
— Нет, он это сказал для примера. На вид мне показалось — более или менее сходится.
— Исходя из данных, которые сообщил вам офицер полиции, а также из ваших личных наблюдений, считаете ли вы цифру в сто пятьдесят фунтов, зафиксированную в ваших показаниях от восьмого мая, вашей окончательной оценкой веса нападавшего?
— Да.
— Способно ли что-либо из услышанного вами в этом зале изменить ваше мнение?
— Нет.
У него открылось второе дыхание, как у мальчишки, уминающего последний кусок торта. Мистер Меджесто поймал кончик утраченной нити, только я не догадывалась который.
А я изрядно выдохлась. Как могла старалась держаться, но сил уже не оставалось. Надо было каким-то образом восстановиться.
— Если не ошибаюсь, вы утверждаете, что вам было нанесено несколько ударов в лицо?
— Да.
— И у вас лицо было залито кровью?
— Да.
— И у вас слетели очки?
Задним умом понимаю, что нужно было его срезать: «Ни одно из этих обстоятельств не лишило меня зрения».
— Да, — только и сказала я.
— Вы обращались за медицинской помощью по поводу телесных повреждений?
— Да.
— Когда именно?
— В ту же ночь, как только добралась до общежития, перед тем как ехать в полицейское управление — я сразу сообщила в полицию. На полицейском автомобиле меня отвезли в больницу имени Крауза Ирвинга, а там доставили в лабораторию и прописали лекарство для заживления ран на лице.
Не пасовать. Держаться. Излагать только факты.
— Удалось ли вам после нападения отыскать свои очки?
— Очки нашли полицейские…
Меджесто не дал мне договорить:
— Значит, вы ушли из парка без очков? Когда вы уходили, очков у вас не было?
— Не было.
— Припоминаете что-нибудь еще?
— Нет.
Он затыкал мне рот. В открытую поливал презрением.
— Можете вкратце описать, во что вы были одеты ночью пятого октября?
Поднявшись со скамьи, мистер Райан поправил:
— Восьмого мая.
— Можете вкратце описать, во что вы были одеты ночью пятого октября?
Поднявшись со скамьи, мистер Райан поправил:
— Восьмого мая.
— Восьмого числа мая месяца, — перефразировал по-своему Меджесто, — какая на вас была одежда?
— Джинсы фирмы «Кельвин Кляйн», голубая блуза рубашечного покроя, толстая шерстяная кофта цвета беж, мокасины и нижнее белье.
Гадостный вопрос. Я сразу поняла, что за этим последует.
— Кофта без застежки или на пуговицах спереди?
— На пуговицах спереди.
— Значит, вам не пришлось стягивать ее через голову? Это так?
— Да, так.
Я закипала. Ко мне вернулась уверенность, потому что моя одежда не могла спровоцировать изнасилование — ни с какой стороны.
— Если не ошибаюсь, вы показали, что нападавший попытался вас раздеть, но, не справившись, велел вам сделать это самостоятельно?
— Да, верно, у меня был ремешок. Стоя ко мне лицом, нападавший не смог справиться с пряжкой. Он сказал: «Давай сама», и мне пришлось подчиниться.
— Ремень был вставлен в ваши джинсы фирмы «Кельвин Кляйн»?
Это он произнес с издевкой, чем застал меня врасплох. Не брезговал никакими средствами.
— Да.
— Тот человек стоял к вам лицом?
— Да.
— И вы утверждаете, что он не смог справиться с пряжкой — очевидно, сложной конструкции, — на которую застегивался ремень?
— Угу.
— И вы расстегнули ее самостоятельно, по его приказу?
— Да.
Он выбрал этот момент, чтобы заговорить о чем-то более существенном. На меня посыпались вопросы о ноже насильника. На самом деле я видела этот нож только на полицейских фотоснимках с места преступления да еще в своем воображении. Я честно сказала Меджестб, что насильник словесно угрожал мне расправой и делал такие движения, как будто вот-вот выхватит оружие из заднего кармана, но ножа я не видела, потому что мне все время приходилось отбиваться.