— Полагаю, на этом можно закончить.
Однако это было еще не все. Я по-прежнему стояла на свидетельском месте, пока судья выслушивал, а потом обсуждал с ним соображения насчет идентификации. Оказывается, первоначально целью Райана было доставить Мэдисона в суд. Отказ Мэдисона от дачи показаний оставил Райана практически ни с чем: восьмого мая было совершено изнасилование, и я указала на некоего парня, сочтя его насильником, — вот и все. Возникло замешательство. По мнению Райана, коль скоро Мэдисон отказался явиться в суд, его адвокат уже не имел права требовать опознания. Меджесто придерживался иной позиции.
— Дело передается на рассмотрение большого жюри, — объявил судья на последнем издыхании.
Следя за действиями Райана и Меджесто — оба закрывали свои кейсы, — я заключила, что пока могу быть свободна.
Мы с Тэсс пошли обедать. Заказали то, что едят на севере штата Нью-Йорк — жареную картошку под сыром и всякое такое. Расположившись за отгороженным столиком, мы вдыхали неистребимый запах кухонного жира… Тэсс не умолкала. Убивала время разговорами. Я озирала буйные ресторанные филодендроны, красовавшиеся на каждой разделительной стойке. На другое у меня не осталось сил. Подозреваю, у Тэсс вертелся на языке вопрос, которым задавалась я сама, перечитывая судебные протоколы. Где были мои родители?
Хочу кое-что сказать в их оправдание. Впрочем, они в этом не нуждаются. Тогда мне казалось, что, приняв самостоятельное решение вернуться в Сиракьюс, я взяла на себя ответственность за любые последствия, в том числе и за уличную встречу с насильником. А теперь я готова подсказать родителям множество других причин, которыми они могли бы оправдаться. Мама не выносила самолеты. Папа не мог прервать свой курс лекций. И так далее, и тому подобное. Но времени-то было достаточно. Мама вполне могла приехать на машине. Папа мог в порядке исключения отменить одну лекцию. Но у меня был колючий девятнадцатилетний характер. Я боялась, что они станут меня утешать; боялась, что дам волю чувствам, а значит, проявлю слабость.
Из ресторана я позвонила домой и сообщила маме о решении судьи. Она обрадовалась, что рядом со мной Тэсс, поинтересовалась, когда будет большое жюри, и огорчилась, что придется участвовать в опознании — лишний раз стоять рядом с преступником. Ее весь день трясло — ждала моего звонка. Я была довольна, что у меня для нее хорошие вести, почти на пять баллов.
В университете все шло своим чередом. Я посещала пять предметов: два творческих семинара и три курса из числа обязательных. Обзорные лекции Тэсс. Иностранный язык. Античная литература в переводах.
На «античке» мухи дохли от скуки. Лектор говорил нараспев, из-за чего успевал сказать очень мало. Такая манера изложения да еще в сочетании с допотопными, засаленными учебниками каждый раз — через день по часу — нагоняла на нас сон. Но под монотонный лекторский речитатив я приспособилась читать. Катулл. Сафо. Аполлоний. И конечно, аристофановская «Лисистрата» — история о том, как взбунтовались женщины Афин и Спарты: жительницы этих враждующих городов-государств сговорились, что не станут выполнять супружеский долг до тех пор, пока их мужья не заключат мир. Аристофан написал свою пьесу в 411 году до нашей эры, но она блестяще ложится на перевод. Преподаватель упорно называл ее низкой комедией, но скрытая в ней идея — могущество женщин, действующих заодно, — была для меня чрезвычайно важна.
Преподаватель упорно называл ее низкой комедией, но скрытая в ней идея — могущество женщин, действующих заодно, — была для меня чрезвычайно важна.
Через десять дней после предварительных слушаний я вернулась с занятий по итальянскому, на которых, можно сказать, числилась в отстающих. У меня не получалось произносить слова громко и отчетливо, как от нас требовали. Отсиживаясь на заднем ряду, я никак не могла усвоить спряжения. Когда меня вызывали, я просто пыталась слепить хоть что-нибудь, похожее на слово, но преподаватель отказывался понимать. Так вот, в тот день под дверь моей комнаты в «Хейвене» кто-то подсунул конверт. Это была повестка из прокуратуры. Меня вызывали на заседание большого жюри к четырнадцати часам четвертого ноября.
Мы с Лайлой договорились пройтись по Маршалл-стрит. Дожидаясь ее возвращения с занятий, я позвонила в управление районного прокурора. Мои интересы должна была представлять Гейл Юбельхоэр, но ее не оказалось на месте. Я попросила секретаршу несколько раз сказать по слогам эту фамилию. Не хотелось ее коверкать. У меня до сих пор сохранился листок бумаги с вариантами произношения: «Ю-бэль-хоэр или Ю-бель-хойер». Я потренировалась перед зеркалом, чтобы добиться естественности. «Здравствуйте, миз Ю-бэль-хоэр, с вами говорит Элис Сиболд, дело «Штат против Грегори Мэдисона»»… «Здравствуйте, миз Ю-бель-хойер…». Пришлось помучиться. А итальянский задвинуть подальше.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Утром четвертого ноября за мной в общежитие «Хейвен-холл» заехала машина из полиции округа. Я увидела ее сквозь стеклянные стены вестибюля. Студенты уже сходили на завтрак в столовую, расположенную наверху, и теперь собирались на занятия.