— Нам надо действовать только хитростью, — сказал я. — Мы должны найти ключ к этой двери.
— Я знаю, где он, — произнесла Кристина, которая, казалось, устала от предпринимаемых ею усилий. — Но я очень крепко привязана- О! Негодяй! — Она зарыдала.
— Где же ключ? — спросил я после того, как попросил Рауля предоставить все дело мне — ведь мы не могли терять ни одной секунды.
— В спальне, возле органа, вместе с другим бронзовым ключом, к которому он также приказал не прикасаться. Оба ключа находятся в маленьком кожаном мешочке, который он называет «маленьким мешком жизни и смерти». Рауль! Рауль! Вы должны уйти! Здесь все непонятно и ужасно, и Эрик на грани сумасшествия, а вы в камере пыток! Уходите oai же путем, каким пришли! Почему, почему эта комната так называется?
— Кристина, — произнес Рауль, — мы или вместе уйдем, или умрем вместе.
— Это зависит от того, выберемся ли мы отсюда целыми и невредимыми, — сказал я. — Но нужно сохранять хладнокровие. Почему он связал вас, мадемуазель? Вы же не можете убежать из дома, и он знает это.
— Я пыталась покончить с собой. В тот вечер, принеся меня сюда без сознания, он ушел повидаться, как он сказал, со своим банкиром и оставил меня на время одну. Вернувшись, он нашел меня в крови» — я хотела убить себя, разбив голову о стену.
— Кристина! — застонал Рауль и зарыдал.
— Потом он связал меня. Мне не разрешено умереть до одиннадцати часов завтрашней ночи.
Весь этот разговор через стену был более осторожным и прерывистым, чем я способен передать, воспроизводя его здесь. Мы часто замолкали, думая, что слышим скрип деревянных полов, шаги». И Кристина пыталась успокоить нас, говоря: «Нет, это не Эрик. Он ушел. Он действительно ушел. Я слышала, как он открыл и закрыл проход через стену к озеру».
— Мадемуазель, — сказал я, — монстр связал вас, и он же вас развяжет. Вы сможете заставить его сделать это, если будете действовать правильно. Не забывайте, что он любит вас.
— О, если бы я только могла забыть это!
— Улыбайтесь ему. Просите его, скажите, что веревки причиняют вам боль.» Но она прервала меня:
— Ш-ш, я слышу какие-то шаги! Это Эрик! Уходите! Уходите!
— Мы не можем уйти, даже если бы захотели, — сказал я с ударением, чтобы произвести на нее впечатление. — Мы не можем покинуть комнату! И мы в камере пыток!
— Тише!
Мы замолчали.
Тяжелые шаги медленно приблизились к стене, затем остановились, и пол опять заскрипел. Затем раздался тяжелый вздох, за которым последовал ужасный крик Кристины, и мы услышали голос Эрика:
— Простите, что я показываю вам такое лицо… Я прекрасно чувствую себя, как видите! Этот человек сам виноват.
Тяжелые шаги медленно приблизились к стене, затем остановились, и пол опять заскрипел. Затем раздался тяжелый вздох, за которым последовал ужасный крик Кристины, и мы услышали голос Эрика:
— Простите, что я показываю вам такое лицо… Я прекрасно чувствую себя, как видите! Этот человек сам виноват. Зачем он звонил? Иногда, когда люди проходят мимо, они спрашивают, который час. Но этот человек никогда не спросит больше, который час. Виновата сирена… Всего лишь один вздох, глубокий, ужасный, идущий из бездны души… Почему вы закричали, Кристина?
— Потому что мне больно, Эрик.
— Я думал, что напугал вас.
— Пожалуйста, развяжите меня. Я все равно останусь вашей пленницей.
— Но вы опять попытаетесь убить себя.
— Вы же мне дали время до одиннадцати часов ночи, Эрик.
Шаги опять медленно двинулись по полу.
— В конце концов, поскольку мы умрем вместе и поскольку я тоже спешу, как и вы Да, с меня достаточно этой жизни, вы понимаете? Подождите, не двигайтесь, я развяжу вас… Вы только должны сказать одно слово:
«Нет» — и все закончится немедленно, для всех. Вы правы! Вы правы! Зачем ждать до завтра? Ах да, потому что так благороднее.. Я всегда был в плену у внешних приличий — какое ребячество! Мы должны думать только о себе в этой жизни, о нашей собственной смерти. Все остальное — неважно. Вы смотрите на меня, потому что я мокрый? Ах, дорогая, мне не надо было выходить. Идет проливной дождь. Вы знаете, Кристина, мне кажется, у меня галлюцинации. Человек, который только что звонил в дверь сирены, — я сомневаюсь, что он будет звонить на дне озера, — он выглядел, как так, повернитесь. Вы удовлетворены? Вы развязаны… Боже мой! Ваши руки, Кристина! Я причинил вам боль? Этого одного достаточно, чтобы я заслужил смерть. Говоря о смерти, я должен пропеть реквием в память о Нем. Когда я услышал эти слова, у меня появилось ужасное предчувствие. Я тоже однажды нечаянно позвонил в дверь монстра, конечно, — не зная этого. Вероятно, я привел тогда в действие какую-то систему предупреждения. Мне вспомнились две руки, появившиеся из-под черной воды. Кто был тот бедняга, который смог пробиться к этому берегу? Мысль о нем почти помешала мне порадоваться хитрости Кристины, даже когда Рауль прошептал мне на ухо эти волшебные слова; «Она развязана!» Кто? Кто этот «другой мужчина», ради которого теперь исполнялся реквием?
Ах, какое величественное и неистовое пение! Оно сотрясало весь дом у озера и заставляло дрожать землю. Мы приложили ухо к стене-зеркалу, чтобы лучше слышать, удалась ли хитрость Кристины, хитрость, на которую она пошла ради нашего освобождения, но сейчас мы слышали только реквием. Это была, скорее, служба по осужденным. Там, глубоко под землей, эта музыка вызывала танцы демонов в кругах ада.