Графу Филиппу было трудно поспевать за братом. Он все еще улыбался.
В глубине сцены, около двойной двери к ступенькам лестницы, которая вела в комнату балерин и к ложам бенуара с левой стороны, Рауля остановила небольшая группа стажеров. Раздались насмешливые слова в его адрес, но Рауль не отвечал.
Он все еще улыбался.
В глубине сцены, около двойной двери к ступенькам лестницы, которая вела в комнату балерин и к ложам бенуара с левой стороны, Рауля остановила небольшая группа стажеров. Раздались насмешливые слова в его адрес, но Рауль не отвечал. В конце концов ему удалось пройти. Коридор был наполнен восклицаниями восторженных поклонников, но одно имя парило над этим гулом голосов: «Доэ! Доэ!» Следуя за Раулем, Филипп говорил себе: «Он знает дорогу, мошенник!» Это обстоятельство заинтриговало графа, ведь он никогда не брал брата в артистическую уборную Кристины. Рауль, вероятно, ходил туда один, пока Филипп разговаривал, как обычно, с Ла Сорелли. Прима неизменно просила его побыть с ней до выхода на сцену, кроме того, его приятной обязанностью было держать маленькие гетры, которые она надевала, спускаясь из артистической, чтобы сохранить блеск своих атласных туфелек и чистоту трико телесного цвета. У нее было оправдание: она рано лишилась матери.
Отложив на несколько минут визит к Ла Сорелли, Филипп спешил за Раулем по коридору, который вел к комнате Кристины. Коридор этот сегодня был полон людьми как никогда. Все в Опере горячо обсуждали успех Кристины и ее обморок. Певица все еще не пришла в себя, и послали за доктором. Тот как раз направлялся в артистическую, с трудом прокладывая себе дорогу сквозь толпу поклонников. Рауль шел за ним, почти наступая ему на пятки.
Доктор и Рауль вошли в комнату Кристины одновременно. Доктор оказал ей первую помощь, и она наконец открыла глаза. Филипп был частью плотной толпы, стоявшей перед дверью.
— Не думаете ли вы, доктор, что эти господа должны покинуть комнату? — спросил Рауль с невероятной дерзостью. — Здесь ужасно душно.
— Вы правы, — согласился доктор и заставил выйти из помещения всех, кроме Рауля и служанки.
Та смотрела на Рауля широко раскрытыми глазами, полными смущения. Она никогда до этого не видела этого юношу, но она не осмелилась спросить его ни о чем.
Доктор же предположил, что, поскольку этот молодой человек действовал таким образом, он, вероятно, имеет на это право. Так Рауль остался в комнате, наблюдая, как к Кристине возвращается сознание, в то время как даже Дебьенн и Полиньи,, пришедшие выразить ей свое восхищение, были отодвинуты в коридор вместе с другими мужчинами во фраках.
Граф Филипп де Шаньи, также изгнанный из комнаты, громко смеясь, воскликнул:
— Ох плут! Плут!
Затем подумал: «Доверяй после этого тихоням. Однако он настоящий Йаньи!» Граф направился к артистической уборной Ла Сорелли, но та уже спускалась вниз со своими напуганными подругами, и они встретились, о чем я уже говорил в начале этой главы.
В своей артистической комнате Кристина сделала глубокий вздох, ответом на который был стон. Она повернула голову и, увидев Рауля, вздрогнула. Она посмотрела на доктора, улыбнулась ему, затем взглянула на служанку и опять на Рауля.
— Кто вы, мсье? — спросила она слабым голосом. Юноша опустился на колено и пылко поцеловал ее руку.
— Мадемуазель, — сказал он, — я тот маленький мальчик, который вошел в море, чтобы достать ваш шарф.
Кристина опять посмотрела на доктора и служанку, и все трое засмеялись. Рауль, покраснев, поднялся.
— Мадемуазель, поскольку вам доставляет удовольствие не признавать меня, я хотел бы сказать вам кое-что наедине, очень важное.
— Вы не могли бы подождать, когда мне станет лучше? — произнесла девушка дрожащим голосом. — Вы очень добры..
— Простите, мсье, но вы должны покинуть нас, — сказал доктор со своей самой любезной улыбкой. — Я должен позаботиться о мадемуазель Доэ.
— Я не больна, — резко сказала Кристина с энергией, настолько странной, насколько и неожиданной.
Она встала и быстро провела рукой по глазам. — Благодарю вас, доктор, но теперь мне надо побыть одной. Пожалуйста, оставьте меня. Я очень волнуюсь.
Доктор пытался протестовать, но, видя волнение своей пациентки, решил, что лучше всего предоставить ей возможность делать так, как она хочет. Он ушел вместе с Раулем, который смущенно остался стоять в коридоре.
— Я не узнаю ее сегодня, — заметил доктор. — Она обычно такая спокойная и нежная…
И он ушел.
Рауль остался в одиночестве. Коридоры уже опустели. В комнате отдыха балерин, очевидно, началась церемония проводов. Подумав, что Кристина, вероятно, тоже пойдет туда, Рауль ждал. Он отступил в желанную темноту дверного проема, по-прежнему чувствуя ужасную боль в том месте, где было его сердце.
Внезапно дверь артистической уборной Кристины открылась, и оттуда вышла служанка с пакетами в руках.
Рауль остановил ее и спросил, как чувствует себя ее хозяйка. Девушка засмеялась и ответила, что Кристина чувствует себя вполне нормально, но он не должен беспокоить ее, потому что она хочет побыть одна. И служанка поспешно удалилась.
В разгоряченном сознании Рауля мелькнула безумная мысль: Кристина, очевидно, решила остаться одна, чтобы видеть его. Он же сказал, что хочет поговорить с ней наедине. Едва дыша, он направился обратно к двери ее комнаты и уже поднял руку, чтобы постучать, но тут же ее опустил. Он услышал резкий мужской голос, доносившийся из комнаты: «Кристина, вы должны любить меня».