— Нет. Она не просила нас об этом, мы полностью доверяем ей и потому поверили мадемуазель Доэ относительно ее болезни.
Отсутствие Кристины взволновало Рауля. Мрачный, он покинул Оперу и решил — будь что будет — пойти e мадам Валериус. Он, конечно, помнил, что Кристина запретила ему предпринимать какие-либо попытки увидеть ее, но события в Перросе, а также то, что он слышал через дверь артистической комнаты, их последний разговор у кромки торфяного болота заставили его подозревать какие-то козни, которые, хотя и выглядели дьявольскими, все же строились людьми. Легко возбудимая фантазия Кристины, ее нежная и доверчивая душа, своеобразное воспитание, построенное на сказках и легендах, ее постоянные мысли о мертвом отце и в особенности восторженное состояние, в которое ее повергала музыка, — все это, как казалось виконту, делало ее особенно уязвимой для нечистоплотных действий некоторых неизвестных, неразборчивых в средствах людей. Чьей жертвой она стала? Этот вопрос Рауль снова и снова задавал себе, когда спешил к мадам Валериус.
Хотя Рауль и был поэтом, страстно любил музыку, любил старинные бретонские предания, в которых плясали домовые, и более всего любил скандинавскую нимфу по имени Кристина Доэ, но в то же время он верил в сверхъестественное только в делах религии, и самая фантастическая история в мире не могла заставить его забыть, что дважды два — четыре.
Что скажет ему мадам Валериус? Виконт дрожал, когда звонил в маленькую квартирку на улице Нотр-Дам дес Виктор.
Дверь открыла служанка, которую он видел однажды в артистической комнате Кристины. Он спросил, можно ли видеть мадам Валериус. Ему ответили, что она больна, в постели и не принимает посетителей.
— Пожалуйста, возьмите мою карточку, — сказал Рауль.
Ему не пришлось долго ждать. Служанка вернулась и провела его в слабо освещенную и скупо обставленную гостиную, в которой висели портреты профессора Валериуса и отца Кристины.
— Мадам просит вас извинить ее, мсье, — сказала служанка, — но она может принять вас только в спальне, она больна и не встает.
Через пять минут Рауля ввели в темную спальню, где он сразу же увидел в тени алькова доброе лицо мадам Валериус. Ее волосы поседели, но глаза не состарились, никогда прежде они не были такими по-детски ясными и чистыми.
— Мсье де Шаньи! — воскликнула она радостно, протягивая ему обе руки. — Вас, должно быть, послало небо! Теперь мы можем поговорить о Кристине.
Для Рауля эти последние слова прозвучали зловеще.
— Где она? — спросил он быстро.
— Со своим направляющим духом, — ответила старая женщина спокойно.
— Каким направляющим духом? — вскричал бедный Рауль.
— Ну конечно с Ангелом музыки.
Охваченный тревогой, Рауль опустился в кресло. Кристина была с Ангелом музыки, а мадам Валериус лежала здесь, в постели, улыбаясь ему и приложив пальцы к губам в знак того, чтобы он молчал.
— Но вы не должны никому говорить, — прошептала она.
— — Можете положиться на меня, — ответил он, едва понимая, что говорит.
Его мысли о Кристине, уже весьма неопределенные, становились все более и б»лее беспорядочными, и ему казалось, что все начинает кружиться вокруг него, вокруг комнаты и вокруг этой необыкновенной седой дамы с ясными небесно-голубыми глазами, с пустыми небесно-голубыми глазами — Да, я знаю, что могу положиться на вас, — сказала она со счастливым смехом. — Но подойдите ко мне поближе, как вы делали это, когда были маленьким мальчиком. Дайте мне ваши руки, как тогда, когда приходили рассказать мне историю маленькой Лотты, услышанную от отца Кристины. Вы мне очень нравитесь, мсье Раулю И Кристине вы нравитесь тоже.
— Я нравлюсь ей». — сказал он со вздохом.
Ему было трудно собраться с мыслями и сосредоточиться на «направляющем духе» мадам Валериус, Ангеле музыки, о котором так странно говорила с ним Кристина, голове мертвеца, увиденной им мельком, в каком-то кошмаре, на ступенях алтаря в Перросе, призраке Оперы, о котором он услышал однажды вечером, когда задержался на сцене недалеко от группы рабочих, вспоминавших его описание, данное Жозефом Бюке незадолго до своей таинственной смерти.
— Почему вы думаете, что я нравлюсь Кристине? — спросил он низким голосом.
— Она каждый день рассказывала мне о вас!
— Правда? Что же она говорила?
— Сказала, что вы признались ей в любви. И добродушная старая дама громко засмеялась, показывая свои хорошо сохранившиеся зубы. Рауль встал, ужасно страдая, кровь прилила к его липу.
— Что вы делаете? Пожалуйста, садитесь, — сказала она. — Вы не можете уйти просто так. Вы рассердились, потому что я засмеялась. Простите. В конце концов, в том, что произошло, нет вашей вины. Вы же не знали. Вы и не думали, что Кристина несвободна.
— Она помолвлена? — спросил Рауль, задыхаясь от волнения.
— Нет, конечно, нет! Вы знаете, что Кристина не может выйти замуж, даже если захочет.
— Что? Нет, я не знал этого. Почему же она не может выйти замуж?
— Из-за Ангела музыки.
— Опять…
— Да. Он запрещает это.
— Он запрещает это? Ангел музыки запрещает ей выйти замуж?
Рауль наклонился к мадам Валериус, словно намеревался укусить ее. Даже если бы он хотел съесть ее, то не мог выглядеть более свирепо. Бывают такие моменты, когда чрезмерная наивность кажется такой чудовищной, что становится ненавистной. Рауль чувствовал, что мадам Валериус слишком наивна.