— И Вождь не объяснил за что?
— Я лично не слышал.
Сидя на грозной скале под палящим солнцем, Роджер принял эту новость как откровение. Он перестал возиться с зубом и замер, прикидывая возможности неограниченной власти. Потом, не говоря больше ни слова, полез вниз, к пещере и к племени.
Вождь сидел там, голый до пояса, и лицо было размалевано белым и красным. Племя полукругом лежало перед ним. Побитый и высвобожденный Уилфред шумно хлюпал на заднем плане. Роджер присел на корточки рядом с остальными. -…завтра, — продолжал Вождь, — мы снова отправимся на охоту.
Он потыкал в дикарей — по очереди — копьем.
— Кое-кто останется тут, приводить в порядок пещеру и защищать ворота. Я возьму с собой нескольких охотников и принесу вам мяса. Стражники должны следить за тем, чтобы сюда никто не пробрался…
Кто-то из дикарей поднял руку, и Вождь обратил к нему выкрашенно-мертвенное лицо.
— Вождь, а зачем они станут к нам пробираться?
И Вождь отвечал вдумчиво и туманно:
— Они станут. Чтоб нам вредить. И потому, стражники, будьте начеку. И потом ведь…
Вождь запнулся. Поразительно розовый треугольник мелькнул, мазнул по губам и тотчас исчез. -…и потом, зверь тоже может прийти. Помните, как он подкрался…
По полукругу прошла дрожь и утвердительный гул.
— Он пришел под чужой личиной. И может явиться опять, хоть мы оставили ему голову от нашей добычи. Так что глядите в оба. Будьте начеку.
Стенли отнял локоть от скалы и поднял вопрошающий палец.
— Что тебе?
— Но разве мы… разве…
Он съежился и потупился.
— Нет!
Дикари затихли, каждый боролся с собственной памятью.
— Нет! Как мы могли… убить… его?
Успокоенные, но и устрашенные возможностью новых ужасов, дикари загудели опять.
— Итак, от горы подальше, — строго произнес Вождь, — и оставлять ему голову, когда свинью убиваешь.
Стенли опять вздернул палец:
— Я думаю, зверь принимает личины.
Стенли опять вздернул палец:
— Я думаю, зверь принимает личины.
— Возможно, — сказал Вождь. Тут открывался уже путь к богословским прениям. — В общем, с ним надо поосторожней. Мало ли что он еще выкинет.
Племя призадумалось и содрогнулось, как от порыва ветра. Довольный произведенным эффектом, Вождь рывком встал.
— Но завтра — охотиться, и, когда у нас будет мясо, закатим пир.
Билл поднял руку:
— Вождь!
— Да?
— Чем мы огонь для костра добудем?
Краску, хлынувшую Вождю в лицо, скрыла белая и красная глина. Снова племя выплеснуло гул голосов в растерянную тишину. И тогда Вождь поднял руку:
— Огонь мы возьмем у тех. Слушайте все. Завтра мы идем на охоту. У нас будет мясо. А сегодня я и двое охотников… кто со мной?
Руки подняли Морис и Роджер.
— Морис…
— Слушаю, Вождь?
— Где у них костер?
— На старом месте, у скалы.
Вождь кивнул.
— Остальным — ложиться спать, как только сядет солнце. А нам втроем, Морису, мне и Роджеру, придется поработать. Выходим перед самым закатом…
Морис поднял руку:
— А вдруг мы встретим…
Взмахом руки Вождь отмел это возраженье:
— Мы пойдем вдоль берега по песку. Так что если он явится, мы опять… опять станцуем наш танец.
— Это втроем-то?
Снова поднялся и замер гул.
Хрюша отдал очки Ральфу, и теперь он ждал, когда ему вернут зрение. Дрова были сырые; они уже в третий раз пытались их зажечь. Ральф встал и буркнул себе под нос:
— Нельзя вторую ночь без костра.
Он виновато оглянулся на троих стоящих рядом мальчиков. Впервые он признал двойную роль костра. Конечно, первая его роль — слать вверх призывный столбик дыма; но он еще и очаг и согревает ночью. Эрик дул на дерево, пока оно не занялось и не загорелось. Поднялся бело-желтый вал дыма. Хрюша снова надел очки и, довольный, смотрел на костер.
— Хорошо бы радио сделать!
— Или самолет бы… -…или лодку.
Ральф поворошил в памяти блекнувшие представленья о мире.
— Мы бы в плен к красным могли попасть.
Эрик откинул волосы со лба.
— Лучше бы уж они, чем…
Переходить на личности он не стал, и Сэм кончил за него фразу, кивнув вдоль берега.
Ральф вспомнил нелепо мотающееся под парашютом тело.
— Он же что-то насчет мертвеца говорил… — И страшно покраснел, выдав, что присутствовал на том танце. Он весь подался к костру:
— Нет-нет! Только не гасни!
— Совсем стал жидкий.
— Еще дерево нужно, хоть и сырое.
— У меня астма…
И — неизбежный ответ:
— Слыхали про твою какассыму.
— Если я бревна опять стану таскать, меня астма схватит. Я сам не рад, Ральф, но тут куда же денешься?
Втроем пошли в лес, принесли охапки гнилых сучьев. Снова поднялся густой желтый дым.
— Давайте поедим чего-нибудь.
Все вместе пошли к фруктовым деревьям, захватив с собой копья, и торопливо, молча, долго набивали животы. Солнце уже садилось, когда они вышли из лесу, и только угли дотлевали в золе, и дыма не было.
— Я больше не могу ветки таскать, — сказал Эрик. — Я устал.
Ральф откашлялся:
— Наверху костер у нас все время горел.
— Так тот маленький был. А здесь большой нужно.
Ральф подкинул в костер щепочку и проводил взглядом качнувшуюся в сумерках струю.
— Надо, чтоб он горел.
Эрик растянулся плашмя.
Эрик растянулся плашмя.
— Нет, я совсем устал. Да и какой смысл?
— Эрик! — выкрикнул Ральф. — Ты не смей так говорить!
Сэм встал на колени с Эриком рядом:
— Точно. Ну, какой, какой смысл?