Он был достаточно большой, двенадцать с лишним, чтоб пухлый детский животик успел подобраться; но пока в нем еще не ощущалась неловкость подростка. По ширине и развороту плеч видно было, что он мог бы стать боксером, если бы мягкость взгляда и рта не выдавала его безобидности. Он легонько похлопал пальму по стволу и, вынужденный наконец признать существование острова, снова упоенно захохотал и стал на голову. Ловко перекувырнулся, спрыгнул на берег, упал на коленки, обеими руками подгреб к себе горкой песок. Потом выпрямился и сияющими глазами окинул воду.
— Ральф…
Толстый мальчик осторожно спустил ноги с террасы и присел на край, как на стульчик.
— Я долго очень, ничего? От фруктов этих…
Он протер очки и утвердил их на носу-пуговке. Дужка уже пометила переносицу четкой розовой галкой. Он окинул критическим оком золотистое тело Ральфа, потом посмотрел на собственную одежду. Взялся за язычок молнии, пересекающей грудь.
— Моя тетя…
Но вдруг решительно дернул за молнию и потянул через голову всю куртку.
— Ладно уж!
Ральф смотрел на него искоса и молчал.
— По-моему, нам надо все имена узнать, — сказал толстый. — И список сделать. Надо созвать сбор.
Ральф не клюнул на эту удочку, так что толстому пришлось продолжить.
— А меня как хочете зовите — мне все равно, — открылся он Ральфу, — лишь бы опять не обозвали, как в школе.
Тут уж Ральф заинтересовался:
— А как?
Толстый огляделся, потом пригнулся к Ральфу. И зашептал:
— Хрюша — во как они меня обозвали.
Ральф зашелся от хохота. Даже вскочил.
— Хрюша! Хрюша!
— Ральф! Ну, Ральф же!..
Хрюша всплеснул руками в ужасном предчувствии:
— Я сказал же, что не хочу…
— Хрюша! Хрюша!
Ральф выплясал на солнцепек, вернулся истребителем, распластав крылья, и обстрелял Хрюшу:
— У-у-уф! Трах-тах-тах!
Плюхнулся в песок у Хрюшиных ног и все заливался:
— Хрюша!!
Хрюша улыбался сдержанно, радуясь против воли хоть такому признанию.
— Ладно уж. Ты только никому не рассказывай…
Ральф хихикнул в песок.
Снова на лице у Хрюши появилось выражение боли и сосредоточенности.
— Минуточку…
И он бросился в лес. Ральф поднялся и затрусил направо.
Там плавный берег резко перебивала новая тема в пейзаже, где господствовала угловатость; большая площадка из розового гранита напролом врубалась в террасу и лес, образуя как бы подмостки высотой в четыре фута. Сверху площадку припорошило землей, и она поросла жесткой травой и молоденькими пальмами. Пальмам не хватало земли, чтобы как следует вытянуться, и, достигнув футов двадцати роста, они валились и сохли, крест-накрест перекрывая площадку стволами, на которых очень удобно было сидеть. Пока не рухнувшие пальмы распластали зеленую кровлю, с исподу всю в мечущемся плетеве отраженных водяных бликов. Ральф подтянулся и влез на площадку, в прохладу и сумрак, сощурил один глаз и решил, что тени у него на плече в самом деле зеленые. Он прошел к краю площадки над морем и заглянул в воду. Она была ясная до самого дна и вся расцвела тропическими водорослями и кораллами. Сверкающим выводком туда-сюда носились рыбешки. У Ральфа вырвалось вслух на басовых струнах восторга:
— Потряса-а-а!
За площадкой открылось еще новое чудо. Какие-то силы творенья — тайфун ли то был или отбушевавшая уже у него на глазах буря — отгородили часть лагуны песчаной косой, так что получилась глубокая длинная заводь, запертая с дальнего конца отвесной стеной розового гранита. Ральф, уже наученный опытом, не решался по внешнему виду судить о глубине бухты и готовился к разочарованью. Но остров не обманул, и немыслимая бухта, которую, конечно, мог накрыть только самый высокий прилив, была с одного бока до того глубокая, что даже темно-зеленая. Ральф тщательно обследовал ярдов тридцать и только потом нырнул. Вода оказалась теплее тела, он плавал как будто в огромной ванне.
Хрюша снова был тут как тут, сел на каменный уступ и завистливо разглядывал зеленое и белое тело Ральфа.
— А ты ничего плаваешь!
— Хрюша.
Хрюша снял ботинки, носки, осторожно сложил на уступе и окунул ногу одним пальцем.
— Горячо!
— А ты как думал?
— Я вообще-то никак не думал. Моя тетя…
— Слыхали про твою тетю!
Ральф нырнул и поплыл под водой с открытыми глазами: песчаный край бухты маячил, как горный кряж. Он зажал нос, перевернулся на спину, и по самому лицу заплясали золотые осколки света. Хрюша с решительным видом стал стягивать шорты. Вот он уже стоял голый, белый и толстый. На цыпочках спустился по песку и сел по шею в воде, гордо улыбаясь Ральфу.
— Да ты что? Плавать не будешь?
Хрюша покачал головой:
— Я не умею. Мне нельзя. Когда астма…
— Слыхали про твою какассыму!
Хрюша снес это с достойным смирением.
— Ты вот здорово плаваешь!
Ральф дал задний ход к берегу, набрал в рот воды и выпустил струйку в воздух. Потом поднял подбородок и заговорил.
— Я с пяти лет плавать умею. Папа научил. Он у меня капитан второго ранга. Как только его отпустят, он приедет сюда и нас спасет. А твой отец кто?
Хрюша вдруг покраснел.
— Папа умер, — пролепетал он скороговоркой. — А мамка…
Он снял очки и тщетно поискал, чем бы их протереть.
— Меня тетенька вырастила. У ней кондитерская. Я знаешь, сколько сладкого ел! Сколько влезет. А твой папа нас когда спасет?