Свадьба должна состояться в Нью-Йорке, где однополые браки легальны. У нее будет платье цвета голубого льда, а у Пэм — черное. Прием будет проходить в доме сестры Пэм, в Хакенсаке, штат Нью-Джерси. Маленькие кексики заказаны в итальянской кондитерской, прославившейся благодаря шоу «Кейк-босс», а к ним — цветочки гортензии, они так похожи на бабочек. Покойная мать Керри очень любила бабочек.
Продуманы сотни мелочей, чтобы почтить память покойных родственников. Сами букеты невест будут напоминаниями об ушедших душах. Монетки, которые любил тереть друг об друга дедушка; цветы, которые делала из лоскутков от своих старых платьев бабушка; маленькая фотография умершего младенца; стеклышко — голубое, как льдинка, формой как сердечко, — найденное на пляже в тот самый день, когда Керри особенно тосковала по своему умершему брату.
На ее месте я сосредоточилась бы прежде всего на подходящем букете: пурпурные розы на коротких стебельках, перевязанные лентой подходящего цвета. Но у Керри и Пэм другие заботы: не выпустить из рук память о мертвых.
Я была так тронута, что напросилась к ним на свадьбу.
Затем вспомнила, что год назад Марина отчаянно хотела поехать с классом в Нью-Йорк. Но тогда я сказала, что раньше ей нужно исправить свои оценки. И дочка решила, что овчинка выделки не стоит.
— Хочешь поехать в Нью-Йорк? — спросила я у Марины в тот же вечер. — У Керри там свадьба.
— Конечно, — ответила она.
— Может, ты предпочла бы поехать куда-то еще?
Марина улыбнулась. Не могу удержаться от хвастовства: улыбка у нее обворожительная.
— Может быть, в Калабасас?
— Нет, мам, — сказала она. — Нью-Йорк — это подходяще.
— Можем пройтись по магазинам.
— Здорово! — Теперь она была в восторге.
— Сходим на Бродвей, посмотрим шоу. То, с трубами. И может быть, зайдем… к Кляйнфелду?
Нам с Мариной обеим нравилось телешоу «Скажи «да» этому платью»: это когда страшненькие молоденькие невесты приходят в знаменитый свадебный салон «Кляйнфелдс» примерять платья и мы видим, какие там разыгрываются драмы, как собираются вместе семьи, какие демонстрируются моды. Я столько раз говорила ей: «Детка, когда ты будешь выходит замуж, мы тоже поедем к Кляйнфелду».
А я всегда держу обещания. По крайней мере, серьезные.
— О’кей, — сказала Марина.
— Может быть, ты примеришь платье.
— Ма-а-а-ам! Ну мне же всего четырнадцать!
В прошлый уик-энд Марина ходила на школьный бал. Первый в своей жизни. Несколько часов она пробегала по магазинам в поисках подходящего платья, сережек, туфелек и правильного тонального крема, потом притащила все это домой и пошла во второй раз — за помадой правильного оттенка. Моя дочь!
Выглядела она роскошно — взрослой и в то же время юной.
Моя дочь!
Выглядела она роскошно — взрослой и в то же время юной. Впервые в жизни надев туфли на шпильках, она ступала с грацией новорожденного жеребенка, чьи ноги еще слишком длинны для тела и потому неустойчивы. На ее губах играла смущенная улыбка, воплощение юности.
Она еще даже не старшеклассница, а я уже предлагаю ей примерить свадебное платье.
— Да просто так, Марина. Разве ты сама не хотела побывать в этом салоне?
— Ну ладно. — Она воспряла духом. — А потом пройдемся по магазинам.
— Конечно.
Я не сказала ей, о чем тогда думала: что она сейчас стоит на пороге. И может стать кем захочет.
И что я не увижу, какой она станет женщиной. Я не буду на ее выпускном балу, не услышу ее выпускного концерта. И наверное, не познакомлюсь с мальчиком, который будет сопровождать ее на выпускной бал.
Я не стала говорить ей, как сильно мне этого хочется. Сходить к Кляйнфелду. Увидеть, как дочь выходит из примерочной, вся в белом шелке, и словно перенестись с ней вместе лет на десять в будущее, когда она, волнуясь, будет примерять свадебное платье — миг, который я уже не разделю с ней.
Никаких ожиданий, приказала я себе.
Не заставляй жизнь Марины вращаться вокруг твоей.
В Нью-Йорке, мысленно пообещала, мы будем вести себя по обстоятельствам. Марина примерит столько платьев, сколько захочет, даже если это будет означать ноль. Я ни о чем не стану ее просить. Ничего не буду ожидать. Не буду заставлять дочь делать то, что она сама не захочет.
Давным-давно, когда мне поставили диагноз, я поняла, что силой ничего не добьешься. Так что включай свой дзен, Сьюзен. И будь что будет.
Мы не будем покупать платье. Кто-то из журналистов написал потом, что мы с Мариной ездили в Нью-Йорк за свадебным платьем.
Этот автор, он, наверное, был мужчиной! Да какая женщина, если она в здравом уме, будет покупать свадебное платье по крайней мере на десять лет раньше срока! Ни одна мать не станет навязывать дочери свой выбор. Моды-то меняются. И времена тоже.
Я просто хотела создать еще одно воспоминание.
Хотела представить мою красавицу-дочь в день ее свадьбы. Хотя бы мельком увидеть женщину, которой она станет.
Может быть, я заплачу. Матери ведь плачут, правда? Но я знала, что и смеяться я тоже буду. Ведь я буду с моей Мариной. И буду представлять ее счастливой.
Вот какое воспоминание я хотела создать.
Когда моя единственная дочь вспомнит обо мне в день своей свадьбы — а я надеюсь, что она вспомнит, — я хочу, чтобы ей вспомнилась моя улыбка в магазине Кляйнфелда и то, как я скажу: «Ты у меня красавица».
— Ты такая душка, мам, — сказала Марина, возвращая меня в реальность. — Мы обязательно пойдем в «Кляйнфелдс».
И она убрала прядку волос, выбившуюся из моего хвоста, мне за ухо. Сама я уже не могу это сделать, даже если волосы щекочут нос.
Она обхватила меня одной рукой в тинейджерском полуобъятии.