Они ни в чем не виновны. Не виновны также полицейские и прокуроры, которые всегда действуют в интересах правосудия и редко допускают ошибки.
Но редко не значит никогда, а в системе явно было слепое пятно. Даже лучшая система в мире может «облениться» (как сказал мне один из ложно опознанных адвокатов), особенно когда речь идет о переменах.
Хуже всего с этим обстояло дело именно во Флориде. Десять лет назад Министерство юстиции опубликовало рекомендации по сокращению случаев ложной идентификации. Полицейские в нашем округе Палм-Бич, как и во многих других округах штата, не приняли никаких мер по внедрению их в практику, невзирая на то что память свидетелей — та же улика и обращаться с ней следует с не меньшей осторожностью, чем с отпечатками пальцев.
Мое расследование по поводу процедуры свидетельских опознаний завершилось большой передовицей, напечатанной в январе 2011 года — за несколько недель до того, как я признала, что у меня БАС. Я изучила практику тридцати двух различных правоохранительных органов. И лишь в трех из них использовались новейшие методики создания фотороботов подозреваемых, работы со свидетелями и документирования их показаний.
Не прошло и месяца, как шериф округа Палм-Бич объявил, что, в соответствии с рекомендацией комиссии штата, в его ведомстве вводится новая процедура опознания. Год спустя б?льшая часть новых методов была признана в штате законодательно.
«Это сделала ты, — сказала мне недавно моя подруга Нэнси. — Ты помогла улучшить систему».
Я не согласилась. Это не я изменила систему. Это сделали преданные своему делу профессионалы из правоохранительных органов. Я лишь осветила проблему, способствовала началу ее обсуждения, и это привело к определенному результату. А для чего еще существует журналистика, если не для этого?
Во время отвальной коллеги подарили мне ту мою статью, вернее, ее копию — в рамке. Джейн Смит, тоже ветеран «Поста», сказала, что в прежние времена газета дарила покидавшим ее сотрудникам часы «Ролекс». К сожалению, те времена прошли.
Но мои коллеги решили скинуться и все же сделать мне подарок: айпэд на тридцать два гига, новейший в своем роде, с такой же гравировкой, как на тех золотых «Ролексах»: «Дорогой Сьюзен Спенсер-Вендел. От всех
пости, бывших и настоящих».
Денег набрали столько, что хватило еще и на айтьюнс-карты.
«Я чувствовала себя, как Джордж Бейли в «Этой прекрасной жизни»», — написала мне потом Джейн Смит, имея в виду ту сцену в конце фильма, где люди вдруг начинают наперебой давать персонажу Джимми Стюарта деньги. Желающих дать что-нибудь было так много, что Джейн даже вынуждена была просить их остановиться.
«Видишь, Сьюзен, — писала она, — ты коснулась стольких жизней, что мы решили купить тебе айпэд, реагирующий на прикосновение!»
В течение многих месяцев этот айпэд был моим постоянным компаньоном. В декабре, работая над статьей о нашей с Нэнси поездке на Юкон, я лишилась способности пользоваться обычной компьютерной клавиатурой. Клавиши на ней расположены слишком далеко друг от друга, и мне стало трудно их нажимать.
Зато с сенсорным экраном я могла набирать букву за буквой, клюя, как курочка по зернышку.
Я снова могла писать.
Я снова могла читать книги, хотя держать их в руках у меня больше не было сил. Вообще, я была в таком восторге, что одним махом загрузила всю трилогию «Пятьдесят оттенков серого», предвкушая, как буду упиваться садомазохистскими сценами. Увы — читать про оргазмы мне надоело очень скоро.
О да, подробности нередко подводят. Смайл.
А вот друзья — никогда.
Мой подарок себе
После вечеринки, когда дети уже вернулись в школу, а Джон — на работу, я сделала себе еще один подарок. Продиктованный скорее прихотью, чем необходимостью, — перманентный макияж.
Я люблю моду, любила и буду любить. Сама я, хотя и не королева красоты, всегда гордилась своим сложением. На работу ходила в маленьком черном платьице — не слишком коротком и не облегающем, но подчеркивающем достоинства фигуры. И обязательно в черных закрытых лодочках, на высоком, четыре дюйма, каблуке, но не шпильке, а потолще, недвусмысленно объявляющем: «Не для стриптиза».
Ах каблуки, как же я их любила. В моей взрослой жизни не было и дня, когда я бы их не носила. Даже на девятом месяце. С выпирающими косточками. А потом мои ноги ослабели. И каблуки пришлось отдать.
С макияжем такого не случится.
Макияж — мой друг. Он открывает мои глаза-бусинки, рисует скулы там, где их нет в природе, трансформирует отверстие для принятия пищи в соблазнительные губки.
Но макияж требует точности, это искусство миллиметров. Сначала маскируем тончайшие морщинки вокруг глаз, потом накладываем тени — иногда до трех оттенков зараз — в определенном количестве на определенные места: на веки и под бровями, добавляем мазок искристого белого на косточку под самой бровью — чтобы взгляд стал открытым, ярким.
Я, как многие женщины, истратила кучу денег в поисках одного-единственного приемлемого сочетания оттенков. Нашла любимую помаду — «изюмная ярость» — оттенок сливы, милый и естественный. Пользовалась ею каждый день.
Ежедневно зрительно увеличивала свои глаза-бусинки подводкой, заботясь о том, чтобы линия не доходила до внутренних уголков глаз, иначе они кажутся слишком близко посаженными.
Накладывала по нескольку слоев туши на ресницы. У меня было три разных оттенка — очень черный, черный и коричнево-черный — плюс их же водостойкие версии.
Даже когда мои руки начали слабеть, я продолжала накладывать макияж. Когда пальцы стали скрючиваться, я открывала бутылочки зубами. На боках моих волшебных пузырьков появились следы от укусов.
Наконец я перестала завинчивать крышки — слишком трудно открывать опять. Я разъезжала по городу с открытым и готовым к использованию тюбиком «изюмной ярости» на передней консоли моего автомобиля. Это меня выручало, пока не пришла жара. Тогда я получила растекшуюся массу сливового цвета.
Мои руки начали дрожать так сильно, что я больше не могла подводить глаза.