Я посмотрела на Джона, который сидел напротив в хижине. Думала, что улыбнусь ему. Просияю, как и положено после исполнения мечты. А сама взяла и заплакала.
И как могла четко выговорила:
— Что же я теперь буду делать?
Расставание
Май — июнь
Плавание
Сегодня 21 июня, день летнего солнцестояния. «Сегодня» — не в книге, которую я пишу. Просто я сижу в своей хижине и одним пальцем набираю вот это предложение про самый длинный день в году. Один из моих любимых.
Я — дитя солнца, родилась и выросла во Флориде, где люди проводят под солнцем всю жизнь. На солнце я становлюсь коричневой, как кофейное зерно. Дар Греции (спасибо тебе, Панос), поэтому я всегда любила яркое солнце.
Приведите меня в ресторан, и я тут же выберу место на самом солнцепеке. Отвезите меня на пикник на ближний Пинат-Айленд, и я проведу весь день, стоя по пояс в кристально чистой воде и кормя маленьких рыбок с ладони, или надену маску и поплыву по бухте в поисках ламантинов.
А вы знаете, что рыбки едят собачьи галеты прямо с ладони?
Много лет назад я плавала с аквалангом, и любимейшим развлечением для меня тогда было опуститься футов на шестьдесят в глубину и смотреть оттуда на поверхность океана, любуясь солнечными лучами, серебрящими воду. В солнечный день из глубины поверхность океана кажется похожей на ртуть.
Когда накатывали волны и ворошили ракушки, я плескалась у берега. Если лечь на воду неподвижно и прислушаться, можно услышать, как они позвякивают на дне. Восторг.
Мы с подругой вставали, бывало, в воде друг другу на плечи и по очереди делали сальто вперед. Раз я так поддала себе в глаз коленкой, что остался здоровенный синяк.
Да, я могла загорать и плавать весь день, каждый день, под бдительным надзором дуэньи-солнца, припекавшего мне плечи и спину. И никаких зонтиков.
«Наверное, в прошлой жизни я была ящерицей», — говорила я, жарясь на пляже.
Я влюбилась в Джона, загорелого пловца, когда увидела его в воде. Прикрыв глаза темными стеклами очков «Рэй-Бан», я любовалась его текучей свободной грацией. Мускулистые руки — «пушки», как он шутя их называет, — несли его сквозь воду почти без всплеска.
(Типичная шутка Джона: «Надо сходить к ветеринару». — «Зачем?» Он, сгибая руки: «Что-то питоны разболелись».)
В свое время я тоже была пловчихой. Не ахти какой. Но все же. Поэтому мы с Джоном на пару тренировались в бассейне.
— О’кей, спринт! — командовал он.
— О’кей, спринт! — командовал он.
И я рассекала воду что было мочи, уверенная, что руки и ноги работают быстрее, чем у Джанет Эванс, миниатюрной женщины, которая завоевала кучу медалей в 1980-х и начале 1990-х. А Джон тогда говорил:
— Нет. Я же сказал, спринт.
— А я что делаю?
— Не знаю.
Я вспоминаю об этом, глядя на наш бассейн в яркий денек летнего солнцестояния. Недавно мы с друзьями сидели возле бортика, попивали пиво, и вдруг я попросилась зайти в воду. Двое людей — теперь для этого требуются двое, если, конечно, они не такие опытные, как Джон или Стеф, — помогли мне сесть на внутренние ступеньки бассейна. Погрузившись в воду, я потягивала через соломинку пиво.
Я сидела спиной к собравшимся и потому решила лечь на живот и повернуться к ним лицом.
Только я шевельнулась, как моя голова ушла под воду и я стала захлебываться. Словно ребенок, который не умеет плавать, я почувствовала, как вода обожгла мне ноздри. Я испугалась. Открыла рот и вдохнула еще раз.
Мне не хватало сил поднять голову.
Кто-то услышал, как я булькаю. Четыре руки схватили меня и выдернули из воды.
— Я в порядке, — сказала я.
Меня вернули на ступеньки, и я продолжала сидеть ко всем спиной. Вероятно, больше я не смогу плавать.
Но я не стала во всеуслышание заявлять об этом, боясь вызвать каскад ненавистных «ах как жаль». Старалась в одиночку переварить этот факт.
С тех пор я никого не просила зайти со мной в бассейн, чтобы проверить эту гипотезу. По правде говоря, я вовсе не хочу знать правду. Что ушло, то ушло. Потерянного не воротишь. Соскользнуло, как медальон с цепочки.
И что же теперь делать? Убиваться из-за того, что больше не могу чего-то? Того, что я так любила?
Нет.
Потому что так и в сумасшедший дом угодить недолго. Если все время хотеть невозможного.
«Я сама хозяйка своего настроения. Мне решать, что чувствовать», — все время твержу я себе.
В последние годы я только и делаю, что упражняюсь в одном — в искусстве отпускать.
Раньше я регулярно ходила на занятия бикрам-йогой в местную студию, где температура в комнате была под сорок. Жара помогала расслаблять не только мышцы, но и мозг.
Йога была моим убежищем от современной жизни, которая своими темпами все больше напоминает учения китайских пожарных. Бывало, что я приходила на занятия, одолеваемая страхами, а полтора часа спустя выходила, так перемолоченная интенсивным упражнениями, что на тревогу просто не оставалось сил.
Когда я поняла, что левая рука больше ничего не держит, я отказалась смириться с потерей. Я надевала перчатку, какими пользуются штангисты, и продолжала ходить на занятия. Потом я заметила, что не могу удержать пальцы левой руки вместе. Когда я поднимала руку над головой, ее кисть напоминала звезду на елочной верхушке.
Я показала йогу моему неврологу, прямо у него в кабинете.