— Утешил, — вздохнул Изыльметьев. — Так что же мне, до самой смерти ходить с такой-то рожей?
— Преувеличиваешь ты, Серега, каждый знает, что это не просто так получилось, а на войне, и через пару минут, как с тобой разговоришься, уже забываешь об этом. Один ты и помнишь… По поводу своей физии.
— Была бы у тебя такая, тоже бы помнил. — Он снова вздохнул. — Мне по ночам снится, что я нормальным стал… Даже среди аэродромной обслуги Квазимодо прозвали.
— Дураки везде есть, а среди наших… Тем более что у Квазимодо помимо неприятной рожи был еще и горб. И был он глухой. Хотя человеком оказался неплохим.
— Ты все-таки поговори со Смагой, сейчас на корабле он всем заведует. Пусть мною кого-нибудь из наездников сменит. Я же на летателях классно хожу, со мной еще только человека три могут соревноваться… И наездников менять полагается, а то некоторые из них, когда вылезают на свет, уже и чай пить не в состоянии, молоком ящерокоров их выхаживают.
Да, в этом Изыльметьев был прав. Наездников было так мало, что иные из них и восстанавливаться не успевали.. Плохо это выходило, но новых после смерти Астахова Докай почему-то почти не подготавливал. Да и время было неподходящее. Как Росту сказал Смага, когда они заправлялись на корабле перед этим походом, даже очень опытному, нормальному наезднику, чтобы он после перерыва научился эффективно бить пауков, несколько дней нужно в гиганте провести.
— А если тебе пилота классного на лодку не дадут, то ты с Сабуром и Мириам можешь отлично летать. Только загребного из п'токов подбери… Да они все согласны, им же тогда полетная норма питания будет полагаться, а так они на корабле голодуют.
Он так и сказал по-южнорусски — «голодуют». Хотя в остальном говорил очень чисто, жил бы парень на Земле, мог бы диктором на радио работать. Хотя… В тщательности выговора тоже было что-то от его общей травмы, он таким образом восстанавливал владение мускулами лица и гортани.
— Ты пойми, — Ростик наконец решился, — после смерти Астахова все, кто психически несет слишком уж явное несоответствие с гигантами, отстранены от наездничества.
— Но я же летал, и ничего со мной не случилось!
— Тогда мы не подозревали, насколько это опасно. К тому же это происходит не сразу, не быстро… Зато потом вполне может произойти.
К тому же это происходит не сразу, не быстро… Зато потом вполне может произойти.
— Значит, это даже не начальство в Белом доме решило, а врачи?
Ростик не ответил, сделал вид, что рассматривает в дифракционную решетку прозрачных китов, которые кружили километрах в пятнадцати от них, над лесом.
— Что-то там, в лесу, происходит. Слишком уж прозрачные плотной кучей сбились. Без обильной кормежки у них такого не бывает.
— Слетаем? — спросил Изыльметьев, сообразил, что неприятный для обоих разговор окончен.
— Давай, только поближе к деревьям держись, чтобы нас не сразу заметили.
— У деревьев двары могут засечь.
— А на что тебе маневр и скорость даны?.. Замечено, если быстро лететь, они не успевают среагировать или боятся по наклонной бить, деревья свои драгоценные не хотят повредить.
— Да знаю я, Ким учил нас над лесом летать.
Он поднажал, при такой скорости обычно возникало ощутимое давление в прозрачное ограждение оружейной башенки со свистом. Но обмазанная составом Изыльметьева машина не свистела. Может, он и вправду что-то полезное выдумал, стоило обсудить это с Казариновым… Или Поликарпом.
— Ты откуда эту свою обмазку корпуса взял? — спросил Ростик.
— Казаринов предложил, он ею экранопланы покрывает. Говорит, полезная штука. Никто почему-то не соглашался, а мне, когда из госпиталя вышел последний раз, машину не давали, времени было — вагон и маленькая тележка… Я вроде не чувствую. хотя иногда… В любом случае — хуже не стало.
Вот так, подумал Ростик, этот бывший инженер и без всяких Ростиковых вмешательств отлично обо всем был осведомлен. Может, я теряю понимание, что и как у нас в Боловске или Одессе происходит, подумал он.
— Значит, ты скорость не замерял?
Изыльметьев не ответил. Они уже подошли довольно близко к китам, приспустились к кронам огромных, до двухсот метров, деревьев и пошли так низко, что антигравитационная волна ощутимо била в кроны.
Рост стал сосредоточиваться, сначала это было нелегко. Но он знал, если постараться, все равно получится, хотя, как иногда оказывалось, довольно причудливым образом.
На этот раз все вроде и получалось, и… не очень. Что-то мешало, Рост сосредоточился еще, еще немного, практически остановил все прочие мысли… Лишь тогда понял. Ему метал сигнал Зевса, который теперь, когда он находился в полной отрешенности от внешней, окружающей обстановки, проявлялся слабым, но назойливым, временами невыносимым звуком. Вот он-то и создавал некую завесу между Ростиком Гриневым и тем, что он хотел понять… И, разумеется, как в гиганте, это наваждение не удавалось скинуть.
А потом Рост все равно понял. И озноб прошел по его коже, у него даже зубы слегка заломило, словно от ледяной воды. Он открыл глаза, посмотрел осоловелым взглядом перед собой, сначала увидел спины пилотов, кажется, это была уже Мириам, и когда Изыльметьев успел ее снять с котла, ведь когда они тут… умно и тонко рассуждали, за рычагами антиграва, справа от Серого сидел Сабур. Или он что-то путает?