Самарха вдруг сорвалась с места, на огромной скорости, устроив даже под водой ощутимую волну, прочертила перед Ростом полукруг, пристроилась рядом, едва ли не бок о бок. И пояснила:
— Если бы не пошла я, пошла бы Роса или Гаврилка. Он тоже рвался, но его не пустили, ему полагается много учиться.
Ростик не понимал, слышат ли их остальные касатки… Наверное, отлично слышали. И еще в последнем слове Самархи отчетливо улавливалось не слишком выраженное, но заметное презрение. Или негодование, в любом случае — неудовольствие.
— Тебе бы тоже не мешало поучиться, — высказался Ростик. И вдруг у него прорезался родитель-ско-наставнический тон: — Сама подумай, как я тобой буду командовать?
— Как остальными, — отчетливо произнесла Ия Просинечка, и пришлось с ней согласиться.
Они вышли за корабли, стоящие в видимости Одессы, и припустили на полной скорости по углублениям на дне, словно топали по колеям, неясно, но отчетливо пробитым между полями, на которых скатертями были расстелены десятки, сотни миллионов раковин, выращивающих металлические шрапнелины. Потом и поля под ними кончились, девушки решили порезвиться и показать Ростику, как они освоились в своих гигантах.
Потом и поля под ними кончились, девушки решили порезвиться и показать Ростику, как они освоились в своих гигантах.
Ия пару раз подпрыгнула в воздух, шлепаясь затем брюшком своего зверя о воду, поднимая тучу брызг, Настя, наоборот, пробовала покувыркаться, словно пилот в своей машине, делала «бочку», неожиданно разворачиваясь чуть боком, чтобы использовать встречное давление воды как опрокидывающую силу. Вика разогналась так, что Ростику осталось только проводить ее поддерживающими криками, чтобы не потерять с ней контакт хотя бы отраженным звуком.
Шлех несколько раз прошелся над дном, поднимая след из ила и песка, и вдруг сделал что-то такое, от чего дно сделалось даже для Роста едва ли не прозрачным, по крайней мере теперь он видел зарывшихся рыбок, которых при желании можно было раскопать и отлично схрумкать. Самарха по-прежнему оставалась рядышком, демонстрируя, что ни в чем не уступает Ростику. Еще бы, подумал он, слегка раздосадованный, с алгором состязаться, пусть и маленьким еще… все равно что учить топор рубить дрова. Михайлов с Рындиным ушли куда-то, кажется, кормиться. Но Рост постоянно чувствовал их внимание, которым они обдавали основную группу. А может, и в самом деле включили свои локаторы, хотя расстояние было невелико, они могли по-человечески переговариваться.
А потом на Роста напала задумчивость. И что же это за способность такая, мыслил он, переговариваться на расстоянии десятков километров, не произнося слова губами и языком, а лишь выдумывая их… Разве так положено нормальным людям? Но эта способность была, и очень хорошо, что она существовала.
К вечеру они все решили подкормиться. Ростик слегка забыл, каково это, но у него быстро стало получаться, Лео справлялся за двоих, а вернее, быстренько напомнил Росту, как питаться рыбешками, которых так несложно, но интересно было ловить зубами. Вкус рыбы, которую он отлавливал, на время перебил у Роста не слишком приятный привкус «молока», навязшего на зубах, как липкая конфета. И лишь тогда Рост понял, что Лео немного обиделся, что человек именно так воспринял его угощение после разлуки.
Ты меня извини, брат, с раскаянием подумал Ростик, я болен, у меня иное вкусовое ощущение, чем обычно, вот и пришла в голову дурацкая мысль о молоке ящерокоров, которых разводят двары в своих лесах. Это еще ничего, что коровы, отозвался на невнятном чувственно-понятийном уровне Левиафан, бывает еда и похуже. Верно, согласился Рост, и это сразу их примирило.
Выключилось солнце. В стороне бегимлеси или у берега викрамских городов вдруг возникло какое-то беспокойство. Ростик почувствовал его, хотя в то же время по дурацкой человеческой привычке дремал. Но не исключено, что это Левиафан насылал на него Дрему, он каким-то образом лучше знал, что нужно его наезднику, то есть Ростику.
Все-таки, должно быть, из-за неистребимой командирской привычки Ростик заставил себя проснуться. Ну, почти проснуться, потому что до настоящей ясности мышления в гиганте ему было, конечно, далеко. Зато он отчетливо знал, что следует делать. Он вызвал всю команду, чтобы они оказались поближе, кажется, еще не освоился, что разговаривать теперь с ними можно вне обычного человеческого контакта. Коротко пояснил, чего от них ждут в Белом доме, хотя подробностей избегал. Кажется, опасался, что кто-нибудь откажется сражаться с океанскими викрамами. И потому что здоровые они были, даже во время похода на условную Новую Гвинею с Михайловым не раз устраивали им ловушки, и потому что… слишком уж они были похожи на людей. А это, кто бы чего ни говорил, здорово мешало расправляться с ними зубами, некоторые табу оставались в человеке непреодолимыми, и это было, черт подери, правильно.
— Так, а что делаем теперь? — спросила Ия. Она тоже была командиром, опытным, боевым, и не могла не заметить, что сказано не все, не до конца.
— Сейчас держитесь ко мне поближе, — и Рост направился к тому водному рубежу, который установился, кажется, тысячи лет назад, во время первых столкновений с викрамами. Эти стычки назывались в летописях Войной с Невидимками, хотя невидимками рыболюди, разумеется, не были. Их так поименовали ошибочно, должно быть, по аналогии с прозрачными китами.