Костыльков так обрадовался, что стал почти тут же раздеваться, но все же опомнился и на Сонечку поглядел смущенно.
— Пойдем, я тебя проинструктирую, что с этим зверем тебе предстоит сделать, — заговорил Мурад. — Заодно и погляжу, как он тебя примет, а то я сам-то ни разу этого не видел, замечательное зрелище, говорят.
— Видел, например, как Гартунг в Левиафана входил, — заметил Ростик, все еще думая о Костылькове.
— Я имел в виду летателей, — пояснил Мурад. И, подталкивая Костылькова в спину, как-то неуловимо предложив остальным ребятам к ним присоединиться, они направились в сторону летателя, который уже ушел от людей в степь километра на полтора, не меньше.
— Теперь тобой займусь, — с тайным удовлетворением решила Сонечка, — я же здесь хозяйкой заделалась, сам понимаешь, гостя, особенно такого, как ты, мне обихаживать.
Спустя пару часов все нормально устроилось. Ростик с Сонечкой, которая очень мало стеснялась того, что ей предстояло, спустились к заливчику, он искупался, пока она простирнула бакумурскую хламиду, чтобы вернуть ее пилотам, переоделся почти в нормальный, из тонкой брезентухи костюмчик, подобный тем, в которых студенты на Земле в стройотряды ездили, переобулся в действительно удобные полулапти-полусапоги из травы и кожи и расположился в палатке, в которой стояли грубоватые столы и лавки, как и полагалось в общей для строителей столовой.
Когда туда же пришел и Мурад с какими-то ребятами, из которых Ростик не знал никого, Сонечка, исхлопотав на кухне пару здоровенных тарелок с какой-то лапшой и рыбой, предложила:
— Рассказывай, майор.
— Так это вы мне новости какие-нибудь расскажите, — удивился Рост. — К вам же каждый день грузовики приходят, вы все знаете. А я… и не вылезал за последние три месяца из гигантов, даже вашу лапшу есть разучился.
— Не понравилось? — огорчилась Сонечка. — Ох, извини, Рост, я не подумала, тебя же, наверное, одним бульоном поить полагается.
Рост в самом деле едва мог жевать, даже мускулы челюстей заболели с непривычки.
— Ты не отнекивайся, поведай, что думаешь о летателях? — строго, немного хмуро, может быть, ревнуя, спросил Мурад. Вот он-то все на свете знал и почти все понимал.
Ростик попробовал рассказать, что думает о смерти Астахова. Но вышло у него не очень, мало у чего времени было, чтобы обдумать эту проблему, да и перебивать его стали все, кто в столовой оказался. Оказывается, у этих ребят имелись свои идеи, некоторые интересные, хотя чаще — не очень. Рост думал иначе и о многом уже судил с высоты своего опыта пребывания в летателе. Он замолчал, только жевал, да так старательно, что Сонечка — милая хозяйка — даже слегка морщилась, словно своими гримасками могла помочь ему в этом нелегком труде.
Потом Мурад встрепенулся.
— Слушай, Гринев, если хочешь сегодня же вылететь в Боловск, то один грузовик как раз уйдет перед выключением солнца. Можешь с ними.
Сонечка удивленно повернулась к нему, потом отвела взгляд. Росту не составляло труда прочитать, что подумала она просто — они же завтра собирались, чтобы в световой день выйти… Но поняла, что Мурад настоял на этом отлете и по простой причине — не мог он спокойно видеть, как она с Ростиком возится, вот и нашел выход из положения.
— Ладно, — согласился и Ростик, — только дайте мне в дорогу побольше чаю какого-нибудь.
— Я тебе ухи в котелок насыплю, — тут же согласилась Сонечка. — Только сам пей, никому не давай. Уха наваристая получилась, не хуже мясного бульона будет, почти как для заливной рыбы, только вот ледника у нас нет… — И она умчалась на кухню готовить для Ростика специальный котелок.
Так и получилось, что Ростик уже вечером того же дня летел в грузовике в Боловск, причем от неожиданной усталости даже не позаботился познакомиться с экипажем, чего с ним прежде, кажется, не случалось. Ребята, впрочем, тоже не горели желанием свести с ним знакомство покороче. Были они какие-то чужие, Рост даже забыл, что у людей бывает такая отчужденность. Недоумевая по этому поводу, он устроился в большом, гулком трюме грузовоза на не вполне очищенных шкурах бизонов, которые летчики волокли с собой в город.
Его немного беспокоило, как летчики поведут грузовик в темноте, но тех, похоже, это не волновало. Они и весь следующий день продержались за рычаги, проделав почти треть пути, как мельком обмолвился кто-то из них, хотя Ростику казалось, что прошли они едва-едва четверть всего расстояния. Питом они присели на какой-то возвышенности за джунглями, где еще и Водный мир по-настоящему не начинался. Тут имелись следы многих других стоянок — кострище, запас относительно сухих дров, разный человеческий мусор и даже что-то похожее на большой шалаш, не очень умело сложенный из сухого тростника.
Следующие два дня Ростик провел в полудреме, изредка выглядывая в иллюминатор, чтобы оценить землю, над которой они летели. И хотя называть эту поверхность «землей» было неправильно, но с этой неправильностью оставалось только мириться, спорить с этим термином было бы глупо.
Следующие два дня Ростик провел в полудреме, изредка выглядывая в иллюминатор, чтобы оценить землю, над которой они летели. И хотя называть эту поверхность «землей» было неправильно, но с этой неправильностью оставалось только мириться, спорить с этим термином было бы глупо. Он даже попробовал пристроиться к иллюминатору, чтобы смотреть вниз все время, как, бывало, в поезде на Земле еще, едешь и бездумно смотришь на расстилающиеся перед тобой пейзажи с верхней полки, лежа на животе… Но удобно устроиться не сумел, и потом все-таки слишком уж часто он засыпал. Должно быть, от слабости. И все равно, лететь было очень приятно, давно Рост не чувствовал такой безмятежности, спокойствия и бездумья.