Молчит мужик.
Блин.
— Не, мужик, без обид. Бери стакан — и айда!
Молчит мужик.
Сидит домкратом, глаза закрыты… может, и правда заснул? Или брезгует простым народом? Ну тогда так бы и сказал: мол, не пью там или еще что. А чего молчать-то?
Вот и Витьку, похоже, то же самое в башку пришло. Он возьми, Витек-то, да и культурно так встряхни мужика за плечо:
— Чего молчишь-то, лысый?!
И вдруг как заорет!
Витек, в смысле, заорет, а не мужик.
А мужик вдруг подскочил, аж ноги сплелись-расплелись, и сразу метрах в двух от Витька оказался. Витек орет, матерится, за руку держится.
— Он, — кричит, — козел, мне с ладони шкуру ободрал! Акула ты злющая, людоедская, я тебя, падла…
А лысый пятится, блин, глазенками исподлобья зыркает — и все молчит.
Тут уж и Ильич не стерпел.
— Ты, — говорит, — что ж такое творишь? Некультурно творишь, лысый! Приемчики свои косоглазые на нас решил показывать? Мы к тебе, блин, со всей душой да с пивом — а ты?! Вот сейчас начистим тебе с Витьком ряшку, чтоб знал в следующий раз, — и никакое твое карате не поможет!
А лысый все пятится и бормочет.
То ли по- ихнему, по-азиатски, то ли тоже матерится, только культурно. Тут Надюха Витькова подбежала, начала лысого крыть -того и гляди,
шишки с сосен посыплются. Это она умеет. Бой-баба. Лысый голову в плечи вжал, набычился — но стоит, блин, не уходит. Ильич тем временем в расстройстве душевном (у-у, паразит, так день хорошо начинался!) выхлебал недодаренный стакан пива. Рыгнул. И к машине отходить стал — за монтировкой. Мало ли… Только тут Ильича на полпути словно за горло взяли: Надюха орет-орет и вдруг умолкает, прямо на полуслове!
Когда такое было?!
Плюнул Ильич на монтировку, обернулся посмотреть, в чем дело, — глядь: выходят из лесу трое мужиков и баба. Не спеша так выходят, вразвалочку, и к лысому направляются. Передний, с бородищей рыжей, сигаретой дымит, издалека кричит:
— Привет, Вован! (Или Володька? — не разберешь).
Это лысый, значит, Вован.
Или Володька.
Вот тут- то Ильич и смекнул: пора, кажись, ноги делать. Потому как эти трое (два бородатых, один еще и в очках, чистый Бармалей, а крайний, без очков-бороды -в «Адидасе» и с рукой загипсованной; а баба, она баба и есть…) Тьфу ты, сбился. Так вот, эти трое с Вованом-Володькой, что людям шкуру на ходу обкусывает, явно знакомы. И вообще, тут у них, видать, «стрелка» намечена, и лучше от греха подальше мотать отсюда. На бандюков-то они, блин, никак не похожи (разве что тот, в «Адидасе», с рукой) — но сейчас если кто на бандюка не похож, так это еще и хуже!
И как только, блин, Ильич об этом подумал (а еще он подумал, что просто так сматываться как-то некультурно, но отдых на сегодня уж точно испорчен!)… Эх, опять сбился. Короче, в этот самый момент на просеку и выруливает «Опель-Кадет», блин, цвета «металлик»!
Останавливается этот хренов «Опель», и вылазит из него тип в костюме да при галстуке.
В лес по грибы вырядился.
— Привет! — машет тип этим, бородатым.
— Привет! — очкастый отзывается. — Привет, Большой Босс! Как ты нас вычислил?
— А! — смеется тип в костюме. — Ваши жены — пушки заряжены! Позвонил, вас спросил. Сказали: уехали, мол. «Куда? — спрашиваю. — Я тут насчет экзамена…» — «Да на старое место, за городом, куда обычно». Ну а кто ж из наших пацанов не знает, где ваш сходняк проходит?…
И вот после этих слов Ильич твердо понял: таки надо линять.
Однозначно.
Раз тут у них сходняк, значит, разборка намечается; а где разборка, там, блин, свидетели не нужны…
А обе Надежды — умницы, компас, за нами! Все поняли бабоньки. «Володя, Витенька, уезжаем отсюда!» Теперь вроде как и не стыдно смываться: жены испуганы, блажат, а Ильич с Витьком, может, и остались бы — разобраться, — но вот бабы не дают, а против бабы не попрешь!…
Барахло в машины гамузом покидали, детей затолкали — и по газам!
Когда мимо проезжали, Витькова Надюха не удержалась. Высказалась в окошко. Ох, зря это она: еще номера запомнят, блин, вычислят потом…
ОЛЕГ
— У кого клеенка?
Запасливый Димыч мигом полез в сумку. Нашлось и покрывало (рябенькое, с бахромчатыми краями), и клеенка невероятных размеров.
Бегемотов ею в зоопарке укутывают, что ли?
— Отлично. Ну что, самое время позавтракать?
На меня смотрели с удивлением. Пир во время чумы? Есть никому не хотелось. Мне — тоже. Но иначе было нельзя. Смутная идея носилась во мне, обдувая душу сквознячком безумия; идея обещала с минуты на минуту оформиться, осознаться, стать понятной и оттого еще более опасной, а пока — сквозняк и привкус безумия.
Безумное облако в голубизне.
Безумное Облако за пятьсот лет до нашего пикничка.
…божество состязаний — это и божество победы, и божество поражения: оно определяет и охраняет место состязания. На путях ратного дела это знание глубоко сокровенно. Однако же поскольку это — двойственное божество судьбы с ее переменами времен, то божество это изволит попеременно принимать сторону обоих соперников. И тогда кажется…
Убрать.
Сейчас некогда.
Первым очнулся Ленчик. То ли о чем-то догадался, то ли просто решил подыграть. Зевнув во весь рот (на мой взгляд, слегка нарочито) и почесав небритую щеку, он стал развязывать тесемки рюкзачка. Первой из недр на свет Божий явилась двухлитровая бутыль сплошной мути.