На экране медленно сменяют друг друга: трости с набалдашниками и без, пожарные багры, мотыги и палки, бейсбольные биты, ножи, туристские топорики. Голос звучит за кадром, а изображения постепенно накладываются друг на друга, заполняют экран, образуя засасывающую в себя воронку…
Маразм крепчает.
«Итак, с сегодняшнего дня мы каждое из оставшихся занятий будем начинать и заканчивать медитацией на предмет.
Это не отнимет у вас много времени: когда я закончу говорить, перед вами начнут появляться изображения различных предметов. Выберите тот, что наиболее вам близок, и нажмите на кнопку «пауза» вашего видеомагнитофона. В течение тех пяти минут, которые изображение будет оставаться на экране, постарайтесь впустить его внутрь себя, слиться с ним, ощутить себя этим предметом. Это ощущение должно по возможности сохраниться у вас и после окончания занятия — ибо возможный агрессор не даст вам времени подготовиться, войти в нужное состояние. Вы должны ощущать себя оружием всегда и везде. Думать об этом не надо. Повторяю
— ощущать. Итак, сосредоточьтесь…»
На экране, как и было обещано, один за другим снова начали возникать различные предметы из серии «подручных средств». Когда очередь дошла до бейсбольной биты с надписью «Peacemaker» — «Миротворец», — я нажал на паузу и честно попытался впустить биту в себя. Однако бита по-прежнему оставалась на экране, сливаться со мной в экстазе отказывалась категорически, а в голове назойливо вертелась одна и та же фраза: «Водка «Буратино»! Почувствуйте себя дровами!»
Прости, блондин! Видит Великое Дао и руководство ЦРУ, я старался. Но, кроме смеха или раздражения, ни у меня, ни у Олега с Ленчиком (ни у разгильдяистого Коли-верстальщика! — дошло вдруг до меня) эта медитация на бейсбольную биту или пожарный багор ничего другого вызвать не может. А вот у Монаха, с его вечными поисками «волшебной палочки», с надеждой на сиюминутную сказку… Верую, ибо нелепо! Вот ведь она, волшебная палочка — бейсбольная бита с надписью «Миротворец»! Ощути себя куском дерева, камнем, ржавой железякой, о которую противник сам — сам! — сломает себе руки-ноги! А если эдакой хренью еще и приложить в ответ, пусть коряво, зато…
Монах хотел поверить — и вера пришла.
Вот она, маска нопэрапон, застывающая куском дерева или стали, проникающая внутрь, становящаяся тобой! Вот оно, проклятие юного Мотоеси, сына великого Дзэами, автора трактата… трактата…
Черт побери!
Захламленный стол вскипает Везувием. В руках нужная книга; тоненькая, в мягком переплете — черный, траурный цвет и строгая белизна букв. «Фуси Кадэн», «Предание о цветке стиля», автор Дзэами Дабуцу, он же Дзэами Мотокие.
Лихорадочно листаю страницы.
Вот!
«В искусстве подражания есть ступень, когда перестают стремиться подражать. Ибо овладев предельно мастерством подражания, доподлинно становятся самим предметом изображения и входят внутрь его, и тогда нет нужды намеренно помышлять о схожести с ним.
Но надо знать, что ошибка во всяком подражании оборачивается либо слабостью, либо грубостью. Очень хорошо разделив в сердечной глубине своей сильное и изысканное, слабое и грубое, надо сделаться убежденным в их существовании.
Исполнить силою предмет, который должен быть слабым, значит ошибиться, а потому обратить его в нечто грубое. Наличие сильного в том, что должно быть сильным, — таково проявление силы; это никак не грубое. Если же представить как изысканное то, что должно быть сильным, это будет не изысканность, а слабость, ибо не будет соблюдено сходство в самом подражании. Вот и выходит, что коли положиться на саму идею подражания, коли войти в самое вещь и стать ею, коли избежать ошибок, то ни грубое, ни слабое не явятся.
Опять же: сильное, превзошедшее меру должной силы, становится нарочито грубым. Ведь актер, способный играть одних демонов, — это всего лишь неприступная скала; а цветы на ней произрасти не могут…»
«…превзошедшее меру должной силы, становится нарочито грубым…»
Вот оно!
Ты знал, великий мастер, Будда Лицедеев, еще тогда, пять с лишним веков назад — знал!…
И предупреждал.
Только безумные потомки, алчущие чуда, пренебрегли твоим предупреждением.
И чудо обратилось в чудовище.
XIV. НОПЭРАПОН
СВЕЧА СЕДЬМАЯ
После пятидесяти лет, в общем, едва ли есть иной способ игры, кроме способа недействия. Вспоминаю о покойном отце. Поскольку отец обладал поистине мудрым цветком, талант его и в старости не иссякал — так, случается, не опадают цветы и с одряхлевшего дерева, почти лишенного веток и листьев…
Дзэами Дабуцу. «Предание о цветке стиля»
1
Ручей пылал расплавленной бронзой предзакатного солнца.
Поверх жидкого огня, над близким перекатом в воздухе висела радужная водяная пыль, отсвечивая алыми листьями кленов, что плыли ниже по течению. Воистину прав был Сануки Фудзивара, когда сказал однажды в присутствии самого божественного микадо:
Осенняя пора!
Очей очарованье!
Гляжу
На Фудзияму —
Какая красота!
Осень жгла свои вечные костры — и молодой послушник невольно залюбовался этим зрелищем, на время забыв об ивовой корзине с недостиранным бельем. Так бы он, наверное, мог стоять довольно долго, но приближающийся перестук копыт по гравию вывел его из состояния восторженной созерцательности.