Наедине с самим собой.
Наедине ли? Или это была очередная, чужая, пришедшая извне иллюзия?
Ответа не было.
3
За столом рядом с Мотоеси-Ваби сидел храмовый служка по имени Тэммоку: благообразный старец, являвший собой яркий пример довольства и самодостаточности. Тэммоку провел в обители уже лет тридцать, так и оставшись всего-навсего служкой. Но другой жизни он себе уже и не мыслил, будучи вполне счастлив: жизнь спокойная, размеренная, в меру сытая (а когда брюхо намекает, можно и стянуть втихаря кусок-другой!).
Что еще надо для человека, чтобы спокойно встретить старость?
Не надо было обладать даром Мотоеси, чтобы понять: брата Тэммоку привели в «Озерную обитель» отнюдь не поиски Алмазной Истины.
Как, впрочем, и всех остальных, присутствовавших сейчас в трапезной. Служители Будды вкушали вечернюю трапезу. Вечерняя трапеза — это было
то главное, чего здешние обитатели ждали с самого утра, а на следующее утро с удовлетворением или неудовольствием вспоминали. Но разве для того ушел он, Мотоеси, из мира, чтобы день за днем слушать сытое бурчание чужих животов?
«А сам- то ты зачем здесь? -немедленно очнулся от дремы ехидный внутренний голос, поселившийся с недавних пор в голове молодого послушника.
— Ты пришел сюда в поисках Пути? Истины? Просветления? Или просто решил убежать от людей, спрятаться в спокойном и тихом местечке? Так чем ты тогда лучше их? Ничем? Значит, жуй молча и получай удовольствие от еды, как все! Если не жаждешь других удовольствий, до которых столь падки послушник Сокусин и бонза Хага!»
Ответить было нечего, вот Мотоеси и жевал.
Молча.
Чужая злорадная похоть медленно таяла внутри, отравляя горечью каждый кусок.
* * *
— …Заходи, Ваби. Да не стой в дверях — проходи, садись.
Молча.
Чужая злорадная похоть медленно таяла внутри, отравляя горечью каждый кусок.
* * *
— …Заходи, Ваби. Да не стой в дверях — проходи, садись. Я уже давно присматриваюсь к тебе. Думаю, пришло время поговорить.
Настоятель Томонари в точности походил на сошедшего с картины «божественного старца»: длинные редкие пряди бороды аккуратно лежат поверх накидки, расшитой ритуальными шестигранниками; щеки, несмотря на почтенный возраст, сияют здоровым румянцем; глаза, выглядывающие из бесчисленных складок кожи лица, хитро прищурены, маленькие сухие ладони благочестиво сложены на животе.
Мотоеси было известно: из всех распространенных среди священников грехов настоятель Томонари страдает разве что чревоугодием. Да и тому предается нечасто — эх, напрасно злорадствовал Сокусин…
Впрочем, неизвестно еще, что творил настоятель, когда был помоложе! Внутри медленно поднималась волна неподдельного, вполне
доброжелательного интереса. Кажется, чувства обоих сейчас почти совпадали… или опять иллюзия?!
— Чего ты хочешь, Ваби? Зачем ты пришел в храм? — Вопрос прозвучал неожиданно, и Мотоеси на мгновение растерялся.
— Я… я хочу найти себя, Наставник!
— Похвальное желание, — одобрительно кивнул настоятель. — Я вижу: ты не спешишь первым усесться за стол, не набрасываешься на еду, подобно голодному псу, не чавкаешь, как свинья, спеша насытиться; и от работы не увиливаешь… в отличие от предложений Хага.
Томонари позволил себе слегка улыбнуться.
— Но если ты действительно хочешь прийти к Будде — тебе здесь не место. Надо ли объяснять — почему? Пожалуй, я смогу дать тебе рекомендацию в один из монастырей. «Пять Гор» тебя не примут, там строгий устав, но в монастырь рангом пониже…
— Благодарю, Наставник!
— Не спеши благодарить. Я еще ничего не сделал. Да и жизнь в закрытых монастырях куда тяжелее, чем у нас. Выдержишь ли?
— Я искал уединения, Наставник. Уединения, чтобы найти в нем покой для своей истерзанной души. Но здесь — простите, Наставник! — здесь я не нашел его! Ни уединения, ни покоя! Может быть, в монастыре…
— Может быть, — задумчиво повторил настоятель. — А может, тебе лучше попробовать стать бонзой? У тебя актерский талант привлекать к себе сердца, это очень важно для священнослужителя. Как полагаешь?
— Стать бонзой?
Мотоеси не совладал со своим голосом.
Сомнение прорвалось само собой.
— Я понимаю, о чем ты подумал. Знаешь, не все священники такие, как бонза Хага. Да и он, кстати, вполне справляется со своими обязанностями, миряне им весьма довольны. Да, Хага отнюдь не святой… так и я не святой! Ты хочешь быть чище, лучше? Будь! Может быть, чин священника, человека, помогающего мирянам стать ближе к небу, как раз предназначен для тебя? Подумай, Ваби.
— Да, Наставник. Я подумаю. Но мне кажется… мне кажется, лучше бы мне было совсем уйти от мира.
— И все-таки: подумай. Если ты решишься и тебе понадобится рекомендация (а она тебе понадобится в любом случае) — ты ее получишь. Иди.
4
Ночь медлила только снаружи — в храме она уже полностью вступила в права наследования после безвременно сгоревшего дня. Лишь теплые огоньки лампадок перед статуей бодисаттвы Каннон-Тысячеручицы слегка разгоняли копившийся здесь годами сумрак.
Лишь теплые огоньки лампадок перед статуей бодисаттвы Каннон-Тысячеручицы слегка разгоняли копившийся здесь годами сумрак.
Сумрак пах старым травяным сбором, курящимися благовониями и пылью столетий.