«Наверное, так должна пахнуть Вечность», — подумалось Мотоеси.
Прежде чем заменить свечи перед замершей на возвышении статуэткой Будды Амиды, послушник с почтением опустился на колени перед изображением бодисаттвы, символом милосердия, и некоторое время беззвучно шептал молитву. Потом, замолчав, еще посидел минуту-другую, приводя в порядок мысли.
Мотоеси любил бывать здесь, любил сидеть в одиночестве перед многорукой заступницей. Почему-то именно перед ней — а не перед Буддой Амидой; может быть, богиня Милосердия, добровольно отказавшаяся от ухода в нирвану ради ободрения и утешения страждущих, была ему ближе хозяина западного рая? Может быть, он надеялся, что богиня наконец проявит милосердие и к нему, невезучему Мотоеси, избавив от проклятого дара?
Молодой послушник сам не знал этого. Просто здесь ему было хорошо. Здесь он мог спрятаться от гнета внешнего мира, ненадолго обрести долгожданный покой и умиротворение.
«Монастырь мне тоже не поможет, как не помог уход в храмовую обитель…»
Мысль, всплыв из темных глубин дремлющего сознания, была удивительно ясной и отстраненной, словно Мотоеси подумал сейчас о ком-то другом, постороннем.
Все было правильно. В благочестивых просветленных монахов после двух лет, проведенных в «Озерной обители», верилось слабо. Таких — единицы. Равно как и в миру. А значит, он снова будет ежедневно вариться в котле чужих-своих страстей, только теперь — за глухими стенами монастыря.
Может, прав старый настоятель, и ему лучше пойти по пути священника? Но ведь священник почти все время среди людей! Свадьба ли, рождение ли, похороны — всякий раз люди зовут бонзу. Одним нужен амулет для отпугивания нечисти, другим пора День удаления справлять…
Да чужие горести и радости просто-напросто выжгут его изнутри, сведут с ума!
Есть еще один выход: уйти в горы, стать отшельником. Странно, почему раньше это не пришло ему в голову?! Когда рядом не будет никого, совсем никого, проклятие нопэрапон окажется бессильным…
Выход?
Или новая ловушка?
— Да поразит тебя раньше времени старческое бессилие, сын осла и собаки! — громыхнул снаружи чей-то подозрительно знакомый голос. — Чем это ты тут занимаешься?! А ну, говори, где ваш настоятель, где этот дряхлый пожиратель любимых кроликов Будды?!
Ну, разумеется, это был Безумное Облако, кто же еще?!
Вот только с чего бы бродячему иноку заявляться в храм Кокодзи, который дзэнский мастер справедливо считал «обителью бессмысленного разврата и бездарного чревоугодия»?
Не иначе, небо на землю упало?
— Иду, святой инок, уже иду, сейчас доложу, мигом… — донеслось до послушника испуганное блеянье Сокусина.
Интересно, за каким это занятием застал его Безумное Облако?
С излишней поспешностью заменив свечи и долив масла в лампадки, Мотоеси поспешил наружу.
Подмести в храме он так и не успел, за что его наверняка ждал очередной нагоняй, — но сейчас молодому послушнику было не до метлы. В сердце холодной змеей шевелилось злое предчувствие — и юноша спешил увидеть Безумное Облако, наверняка принесшего какую-то важную весть.
Вряд ли — добрую…
* * *
В темноте суматошно метались огни фонарей в руках всполошившихся обитателей Кокодзи.
Вскоре к ним присоединилось пламя двух факелов, и Мотоеси двинулся в ту сторону. Шаг, другой, третий; вот и разговор слышен.
— Да этот старый чревоугодник по сравнению со всеми вами — просто патриарх Дарума! Ноги моей больше…
— Пусть святой инок не изволит гневаться! У нас ведь не монастырь, у нас всего лишь скромная обитель…
Пламя факелов неожиданно метнулось из-за деревьев прямо навстречу Мотоеси — и вместе с пламенем донеслись слова:
Монастырь богатеет,
Но Пять Гор пребывают в упадке
Есть лишь порочные учителя,
Истинных — нету.
Я бы хотел взять уду
И заняться рыбалкой,
Но и в озерной глуши
Ныне дуют противные ветры!
Безумное Облако был в своем репертуаре.
Миг — и вот он уже возник перед Мотоеси собственной персоной. Позади монаха, на удивление серьезный и хмурый, угрюмо подбрасывал на ладони гадальную кость Раскидай-Бубен.
Тяжелые маслянистые блики пламени гуляли по лицам монаха и гадальщика, переливались горящей смолой, черно-красными тенями. На миг Мотоеси показалось, что перед ним — демоны, явившиеся из владений князя Эмма.
— А, вот и ты, — устало проговорил монах совсем другим тоном, чем тот, которым он только что поносил порядки «Озерной обители». — Пошли. Отец тебя ждет. С настоятелем я обо всем договорился.
Безумное Облако отвернулся, помолчал.
— Твой брат погиб.
Земля качнулась под ногами Мотоеси.
А Раскидай-Бубен все стоял, словно забыв, где и зачем он находится, все подбрасывал на ладони гадальную косточку, ловил, ощупывал загрубевшими на вид, но все еще чувствительными пальцами музыканта знак судьбы.
Выпадало раз за разом одно и то же.
Неизбежность.
5
Мотоеси никогда не видел отца плачущим. Никогда. Будда Лицедеев всегда стойко, с терпением истинного монаха, переносил удары судьбы. Но этот удар был слишком жесток; жесток и подл. Старый Дзэами рыдал, сотрясаясь всем телом, уткнувшись в грудь младшего… нет, теперь единственного сына, замершего истуканом посреди комнаты, — а Мотоеси стоял, боясь пошевелиться, но то был малый страх. Другой, куда больший страх рвался криком наружу из его груди, к которой прильнул отец, инстинктивно прибегнув к последней опоре, оставшейся у престарелого актера в этом мире.