Длинные костистые пальцы уцепили визитку.
Светлые, выцветшие глаза долго рассматривали прямоугольник бумаги.
Калмык молчал.
И я молчал. Думал. О том, что среди бойцов самые опасные фактуры — две. Плотные, резиновые крепыши с навсегда застывшей улыбкой, низкорослые обаяшки, обманчиво похожие на медвежат из сказок, и вот такие дылды с вечно разболтанными шарнирами, чьи лица отморожены навсегда.
Калмык принадлежал ко второй категории; но первая, пожалуй, опасней.
— Ладно, — наконец сказал он. — Сделаю. Только учти: я в доле.
— В какой доле?
— Пока не знаю. Ты просто имей в виду: ежели что выгорит — я в доле. Будут неприятности или там менты прижмут… приходи сюда. Или своего человека пришли. Пусть любому, кто «У Галины» за стойкой стоять будет, скажет: нужен Калмык.
Он вдруг широко, беззлобно ухмыльнулся.
— Не бей меня, Лось-царевич, я тебе пригожусь!
— Да ведь… — Каюсь, я растерялся. — Да ведь ерунда все это! Просто один дурак из дому сбежал, жена ищет…
— Ищут пожарные, ищет милиция? Ладно, не шурши — ерунда так ерунда. Значит, и доля ерундовая. Ты отложи, что я сказал, про запас и забудь. Наплюй и забудь. Пока само не вспомнится…
Сперва мне показалось, что рядом запищал голодный птенец.
Ленчик виновато заворочался и здоровой рукой полез за пазуху. Извлек на свет божий сотовый телефон и еще раз обвел нас извиняющимся взглядом. Зря: я и так знал, что последние полгода он всегда таскает эту трубку с собой — Ленчиков шеф желал иметь возможность связаться со своим «главвохрой» в любую минуту.
— Да, — сказал Ленчик в трубку.
И секунду спустя добавил уж совсем неожиданное:
— Да, Зульфия Разимовна, я слушаю. Нет, ничего, я не сплю… я на вокзале. Нет, никуда не уезжаю. Мы тут с Олегом Семеновичем и Дмитрием…
Он выразительно скосился на Димыча.
— Евгеньевичем, — прозвучала подсказка.
— …и Дмитрием Евгеньевичем… Что?!
Пауза.
Долгая, мерзкая пауза.
— Да, я подъеду. Машину поймаю — и подъеду. Ничего страшного, я все равно спать не собирался.
— Куда это ты? — осведомился я, глядя, как сотовый птенец перекочевывает обратно во внутренний карман.
— Зульфия звонила. У нее… короче, просила подъехать в любое время. Я пойду такси ловить.
Калмык равнодушно разливал по второй.
— Да чего его ловить, такси-то, — сказал бывший одноклассник, ныне бригадир. — Я пацанам скажу, они подвезут, куда надо.
Калмык вдруг подмигнул мне.
— Бесплатно. По старой дружбе. Договорились?
Я посмотрел на Димыча и увидел: Рыжий кивнул.
Ну что ж…
— Договорились, Калмык. Спасибо. Ленчик, пошли… вместе поедем.
К нашему столику уже спешил бомж Петрович, нагруженный огромной коробкой, в каких обычно транспортируют сигареты.
Журналы прибыли.
ДМИТРИЙ
Ленчик попросил водилу — милого конопатого парнишку, страдающего заиканием, — остановиться на углу. Не доезжая метров ста до знакомого дома за невысокой оградкой. И дождался, пока сизая «Тойота», фырча, скроется во мраке. Это он правильно. Лужи уже просохли, и пройтись пешком — от нас не убудет. А водителю, который работает на бывшего Олегова одноклассника, ныне вокзального «бригадира», совсем ни к чему знать, по какому адресу мы заявились на ночь глядя.
Тем паче что «бригадир» открытым текстом выразил свой интерес к нашим проблемам. Пока, правда, интерес потенциальный, даже не интерес, а легкое намерение помочь в случае чего — чего?! — но меньше всего я люблю вот таких нечаянных альтруистов.
Пока, правда, интерес потенциальный, даже не интерес, а легкое намерение помочь в случае чего — чего?! — но меньше всего я люблю вот таких нечаянных альтруистов.
Как он сказал?
Я в доле?…
Ладно, это не моя забота.
— Ну что, пошли? — спрашивает Ленчик.
Пошли так пошли.
В доме горел свет. Калитка была незаперта, и за ней, у подстриженных кустов, нас поджидал старый знакомый — здоровенный доберман. Я бы предпочел видеть его на привязи, но мои предпочтения мало кого заботили. К Ленчику пес интереса не проявил (видно, признал сразу); меня наскоро обнюхал, зыркнул вверх, как бы сопоставляя зрительные ощущения с обонятельными, — и, явно удовлетворившись результатом сопоставления, принялся уже куда более внимательно знакомиться с верительными грамотами Олега.
Когда и с этим важным делом было покончено, пес обернулся к ожидавшей на крыльце хозяйке, словно спрашивая: «Гости? Или поздний ужин?»
— Свои, Борман, свои! Пропусти. Заходите, я уже и чайник поставила — вот-вот закипит…
Повезло псу с кличкой! Ну, давай, давай, партайгеноссе, пропускай, в ставке Гитлера все свои…
Как и в прошлый раз, мы расположились на веранде (свет здесь имелся, да и погода благоприятствовала). Только теперь над заварничком после короткого знакомства с хозяйкой принялся колдовать мой соавтор. А я тем временем, не особо смущаясь, разглядывал доктора Иванову. Что-то в ней изменилось с прошлого раза: тени под глазами (или это лампа виновата?), нервность движений, да и вообще вид у Зульфии Разимовны был какой-то растерянный.
— Он ко мне приходил, — без предисловий сообщает хозяйка, кусая губы. — Этот ваш…
Она умолкает и спустя минуту поправляется:
— Этот наш. Монахов. И знаете… вы будете смеяться, но Борман его испугался!…