У подножия горы в складках пригрелась деревушка, обработанные поля забрались довольно высоко по склону. Видны были деревья в белых цветах, обильно колосящиеся рисовые поля. Вокруг поселка, выглядевшего так, словно сочно-зеленый лес сушит свои заплатанные подушки, стлался нежный свет утреннего солнца, заполняя впадины, покрывая выпуклости гор. Там обитали люди, живущие другой жизнью, им, может быть, никогда не испытать тех чувств, которые владели восставшими в пылу битвы. Отсюда, на первый взгляд, это была мирная, без потрясений жизнь.
К западу от реки Сиракавы будто вытянул шею морской конек — его напоминала часть зеленого моря. В месте впадения наносы реки, веером расходившиеся к морю, походили на грязные в крапинках крылья огромной птицы — такой же, как коршун, кружившей в небе над ближайшей деревней.
Море внизу было на самом деле проливом, омывающим полуостров Симабара и соединяющим внутреннее море Ариакэ с открытым — Амакуса. Вода там была глубокого синего цвета, но точно посредине, на мелководье отлива вода приобретала такой цвет, словно в нее опрокинули огромную тушечницу, — воины восприняли это как божественный знак.
В утро поражения мир вокруг был дивно прекрасен. Чист, прозрачен и тих.
Высившаяся в центре раскинувшегося через пролив полуострова гора Ундзэн вытянула в обе стороны свои пологие склоны, в их складках видны были ряды домишек. В дымке проступали пики горной цепи Тара на границе с Сагой, в небе над ними курчавились обрывки священных облаков, будто разрывавших солнечные лучи.
В груди людей, наблюдавших все это, будто с новой силой ожили слова их учителя Оэна, толковавшего таинства вознесения на небеса.
Учитель проповедовал, что вознестись можно по небесному столбу или небесному мосту — эти два пути ничем не различаются. Небесный столб, небесный мост — существуют с глубокой древности, но не открыты взорам простых смертных, осквернивших тело, более того, эти люди и помыслить не могут о том, чтобы подняться на небо. Если же, очистив тело от скверны, омыв душу, человек вернется к своим истокам, то он уподобится древним святым: небесный столб, небесный мост явятся глазам, и человек сможет достичь небесной равнины.
Божественной формы облака, несущие над горой небесный свет, наводили на мысль о том, не покажется ли этот небесный мост именно теперь. Тогда следует, не теряя времени, радостно, своим мечом приблизить смерть.
Бойцы другой группы, остановившейся на восточном склоне горы, пристально вглядывались в уже тонкие струйки дыма, поднимавшиеся на месте затухавшего в крепости пожара.
Прямо внизу, справа от выдававшейся вперед горы Арао, к лесу подступали горы Тэнгу, Хоммёдзи и Мибути, а чуть подальше Исигами, по форме напоминавшая сторожевого пса, настороженно застывшего с поднятой головой, глубоко вдавалась в городские кварталы.
Кумамото — очень зеленый город. Отсюда казалось, что в нем не дома, а лесная чаща, и главная башня крепости высится прямо посреди леса. Плато Фудзисаки видно как на ладони. И оживали события минувшей ночи: трехчасовая битва, поражение и бегство. Люди будто снова орудовали мечами, пробиваясь через казарменный двор. В бледном утреннем свете опять сражались бушующий огонь и призраки — посланцы бога. Скрывшись от преследователей здесь на вершине Кимбо, мятежникам все это виделось каким-то древним сражением, сном о прошедшей битве.
Далеко на востоке вулкан Асано выпускал столбы дыма, они поднимались к облакам и окрашивали часть неба. Дым струился медленно, но движение это не останавливалось ни на минуту. Гора без устали выталкивала новые и новые клубы, а облака, раздуваясь, их поглощали.
Это зрелище воодушевило тех, для кого вершина Кимбо стала временным пристанищем, и в груди пробудилось стремление к новым подвигам.
В это время вернулись те, кто спускался в деревню, — они раздобыли там бочонок сакэ и еды на один день, поэтому соратники слегка утолили голод, выпили сакэ, и вот уже и помышлявшие о смерти, и мечтавшие о новой борьбе приободрились, понемногу вернулись к реальности. Кисоу Онимару настойчиво предлагал снова напасть на казармы, Котаро Кобаяси был против, в конце концов решили пока послать разведчиков, узнать обстановку во вражеском лагере, а затем обсудить создавшееся положение.
Итак, разведка была послана, а оставшиеся продолжали спорить о том, что делать с молодежью. В отряде оставалось семь человек в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Это были Ёситаро Симада, Тадао Саруватари, Кадзухико Ота, ТамонтаЯно, Какутаро Мотонага, Масаси Моримото, Канго Хаями.
Прежде юные борцы со свойственным их возрасту ехидством бормотали под нос: «Что там эти старики медлят? Нужно скорее решать — смерть или новая битва», и когда узнали о том, что, согласно принятому решению, вся молодежь должна покинуть временный лагерь, а сорокавосьмилетний Гоитиро Цуруда, которому с опухшими ногами трудно совершать большие переходы, поведет их вниз, то возмутились и решительно запротестовали.
Старшие, однако, были непреклонны, и юноши покорно потянулись за Цурудой вниз, сын же Цуруды, Танао, уже достиг двадцатилетнего возраста, поэтому, расставшись с отцом, остался с товарищами на горной вершине.