Мы дошли до храма Хакусан, вместе помолились; расставаясь со мной, Исао звонко рассмеялся: «Спасибо, мне стало лучше. Я решил. В ближайшее время при случае скажу всем, что отказываюсь от наших планов». Я немного успокоилась, но где-то в глубине души осела тревога.
Я записала все это, и теперь никак не могу уснуть. Если такое происходит с лучшими из молодых, на которых отец возлагает такие надежды, то, говоря высокими словами, это огромная потеря для Японии. Сегодня у меня болит душа, даже стихи не слагаются». Все, я закончил. Ведь это вы писали?
М а к и к о. Да. Это написано мною.
Х о н д а. Здесь нет ничего, что указывало бы на поздние добавления или исправления?
М а к и к о. Вы же видите, там ничего такого нет.
П р е д с е д а т е л ь. Таким образом, по-вашему, ныне обвиняемый Иинума в тот вечер окончательно отказался от преступных замыслов.
М а к и к о. Да, именно так.
П р е д с е д а т е л ь. Иинума называл вам дату предполагаемых событий?
М а к и к о. Нет, не называл.
П р е д с е д а т е л ь. А вы не считаете, что он умышленно скрывал это?
М а к и к о. Он заявил вполне определенно, что смирился с тем, что у него ничего не выйдет, поэтому ему, наверное, не хотелось упоминать о том, что, мол, и день был назначен. Он очень честный и знает, что не сумеет мне солгать.
П р е д с е д а т е л ь. Вы так близко знаете обвиняемого?
М а к и к о. Он для меня как младший брат.
П р е д с е д а т е л ь. Если вы знаете его так близко и, как писали в дневнике, все-таки продолжали испытывать тревогу, не испытывали ли вы желания как-то незаметно подтолкнуть обвиняемого к тому, чтобы он отказался от своих планов?
М а к и к о. Я считала, что если как женщина вмешаюсь не в свое дело, это повредит, я только молилась за них.
П р е д с е д а т е л ь. Вы рассказывали о том вечере отцу или кому-то еще?
М а к и к о. Нет.
П р е д с е д а т е л ь. Разве не естественно было бы рассказать отцу о таком важном, кардинально менявшем ситуацию разговоре?
М а к и к о. Отец меня тогда ни о чем не спросил, а я подумала: отец — человек военный, он всегда так серьезно относился к юношескому энтузиазму, мой же рассказ его огорчит — его любимец Исао, изменив своим намерениям, обманул тем самым его ожидания.
Поэтому я решила: сейчас ничего не скажу, когда-нибудь он сам узнает.
П р е д с е д а т е л ь. Имеет ли обвинение вопросы к свидетельнице Кито?
П р о к у р о р. Нет.
П р е д с е д а т е л ь. В таком случае свидетель может покинуть суд. Благодарю вас.
Макико, поклонившись, повернулась спиной, на которой был вывязан круглый белый узел, и вышла из зала, так и не обернувшись в сторону подсудимых.
…Исао сжал кулаки. Горячий пот жег ладони.
Макико лжесвидетельствовала! С самым дерзким видом давала ложные показания! Невзирая на опасность: ведь откройся лжесвидетельство, ее не просто обвинят в даче ложных показаний, может дойти и до соучастия в преступлении, а она утверждала такое, про что Исао знал точно, что это неправда.
Вероятно, Хонда был не в курсе, когда просил привлечь ее з качестве свидетеля. Ведь не мог же он сговориться с Микако и пойти на должностное преступление. Или Хонда вообще верил тому, что было написано в дневнике?!
Исао казалось, что тело потеряло опору. Чтобы Макико не обвинили во лжесвидетельстве, он должен принести в жертву самое для него важное — «чистоту».
И все-таки, если Макико действительно в тот вечер писала в своем дневнике (это само по себе не вызывало сомнений), почему же сразу после того невыразимо прекрасного, трагического прощания она изобразила его столь постыдным? Может, это было сделано с умыслом? Какое-то непонятное самоунижение? Да нет, вряд ли. Без сомнения, мудрая Макико сразу после прощания уже предвидела сегодняшний день и готовилась во всеоружии встретить тот момент, когда выступит свидетелем. Зачем? Нет никаких сомнений — только затем, чтобы спасти его!
Исао вернулся к мучившим его мыслям: ясно, что Макико не доносила, — вряд ли суд стал вызывать того, кто дал прямые доказательства дела, свидетелем с такими косвенными фактами. Если допустить на секунду, что дело было возбуждено по ее доносу, то ее лжесвидетельство, в котором фактически отрицается основа для обвинения, противоречит доносу. Неприятные, вызывавшие учащенное сердцебиение сцены, возникавшие в воображении Исао… теперь он мог выбросить ту из них, где предательницей была Макико, — это сразу успокоило.
И побудила ее к этому любовь, только любовь, из-за которой она рисковала всем на глазах публики. Какой же была эта любовь, если из-за нее она не постыдилась запятнать самое для Исао дорогое. Еще более мучительным оказалось то, что Исао был просто обязан ответить на эту любовь. Ему нельзя представить ее лжесвидетельницей. С другой стороны, во всем мире один Исао знает правду о той ночи, один он может заявить, что свидетель лжет. И Макико это знает! Именно потому она и лгала. Расставила ему ловушку, и теперь он, Исао, корчась в муках совести, будет спасать Макико, а тем самым себя. Мало того, Макико знала, что Исао обязательно так поступит!
…Исао чувствовал себя опутанным веревками, которые глубоко врезались в тело.