Эта наполовину бессознательная привычка появилась у него тогда, когда в 4-м году Сёвы его назначили на должность судьи, потом он усилием воли подавлял ее, теперь, через четыре года, она появилась снова. Привычки судьи не очень хорошо влияют на подсудимого, в теперешнем же положении он мог поступать по своему усмотрению.
Отклоненным свидетелем был лейтенант Хори, а именно в нем заключалась проблема.
Хонда заметил, как по лицу прокурора разлилось недовольство. Будто ветерок пробежал по поверхности воды.
Имя лейтенанта Хори появлялось несколько раз и в протоколах допросов, и в показаниях свидетелей — тех, кто вышел из организации до ареста ее членов. Этого имени не назвал только Исао. Самую большую неясность в определение роли лейтенанта Хори в готовящихся событиях внесло то, что в конфискованных окончательных списках группы его имя не значилось. Этот последний список представлял собой таблицу, где имена двенадцати финансовых воротил были соединены стрелками с именами обвиняемых. Ничто, однако, в этой таблице, обнаруженной в тайном убежище в Сибуе, не указывало на готовившиеся убийства.
Многие из обвиняемых говорили только о духовном влиянии лейтенанта Хори, сведения о его руководстве мелькнули в показаниях только одного из свидетелей. Среди отступников большинство ответили, что не встречались с лейтенантом и не знают его имени. Итак, грандиозные планы, которые, как подозревал прокурор, были у организации до ее раскола, кроме как в несвязных признаниях обвиняемых нигде больше не обнаруживались.
С другой стороны, попавшаяся один раз на глаза прокурору важная улика, листовка, в которой фальсифицировался факт назначения императором принца Тонна на пост премьера, канула во тьму. Прокурор обратил внимание на несоответствие между масштабами воззвания и реальной малочисленностью группы заговорщиков и, естественно, посчитал лейтенанта Хори важным свидетелем.
Хонда представлял себе, как раздражают прокурора результаты деятельности Савы.
На это намекал Иинума.
— Сава хороший человек, — говорил Иинума. — Он собирался навсегда связать свою судьбу с Исао. Втайне от меня добился, чтобы Исао принял его в свою группу, сам собирался умереть. Поэтому от моего доноса больше всех пострадал Сава.
Но Сава взрослый человек, а потому тщательно подготовился на случай провала. Самым опасным в таких движениях является раскол, поэтому можно предположить, что, узнав об отступниках, он сразу начал бурную деятельность, стал их одного за другим уговаривать: «Если о деле станет известно заранее, ты пойдешь свидетелем, а это почти то же, что и сообщник. Если не хочешь этого, если не сведешь отношения с армией к духовному влиянию, все это разрастется в важное дело, в которое окажешься втянутым, и ты сам, своими руками, затянешь себе петлю на шее».
Сава, с одной стороны, был готов к участию в решительных действиях, с другой — готовился к худшему, заботливо уничтожал доказательства. Молодые этого не сообразили.
Когда председатель с бесстрастным видом отказал прокурору в просьбе вызвать в качестве свидетеля лейтенанта Хори, как не имеющего непосредственного отношения к инциденту, Хонда подумал: «Это все благодаря той газетной статье «Беседы с армейскими властями»».
После событий 15 мая общество стало нервно реагировать на подобные инциденты.
На лейтенанта Хори обратили внимание в связи с прошедшими событиями. Возможно, поэтому он уже был в Маньчжурии, и нельзя было допустить, чтобы сейчас его привлекли свидетелем по гражданскому делу. Если бы лейтенант Хори выступил в суде и даже независимо от того, что бы он сказал, доверие к сведениям, изложенным в «Беседах с армейскими властями», которые были опубликованы сразу после инцидента, было бы подорвано, а это нанесло бы урон и авторитету армии.
По всей видимости, из этих соображений армейские власти пристально следили за судом. Ясно, что, заявляя об этом свидетеле, прокурор уже с неприятным чувством ожидал от судьи бесстрастного отказа. Во всяком случае, прокуратура из проведенного полицией расследования знала о лейтенанте, встречавшемся с учениками в пансионе, что находился рядом с расположенным в Адзабу третьим полком.
Хонда читал на недовольном лице прокурора гнев и нетерпение и понимал, как ему казалось, причины этого нетерпения.
Хонда предполагал следующее.
Прокурора не удовлетворяло решение предварительного следствия, по которому выдвигалось обвинение в подготовке убийства. Ему хотелось раздуть инцидент, если окажется возможным, раздуть дело до обвинения в подготовке мятежа. Он верил, что только так можно вырвать корни зла. И потому порой действовал нелогично. Стараясь всеми силами доказать, что планы группы заговорщиков преуменьшены, он допускал промахи в обвинении по делу о подготовке убийств.
«Если нажать на расхождения, можно развалить даже обвинение в подготовке к убийству», — думал Хонда. «Самая большая проблема — чистота и правдивость Исао. Его надо привести в замешательство, дезорганизовать. Свидетель, которого я предоставлю, будет и против врага, и против своих».
Хонда мысленно взывал к глазам Исао — у того они выделялись красотой, какой-то торжественностью, особенной чистотой. Горевший в них огонь был так естественен в момент сражений, борьбы и казался таким странным, неуместным здесь, в суде.