Я прослужил в «сайерет» четыре года, получил «сержанта», командовал взводом. Я врос в это дело и считал, что — навсегда. Сказать по правде, в глубине души я думал, что «человек: да/нет» уже не имеет значения. Что я имею право на индивидуальный подход. Истина обнаружилась в таких обстоятельствах, когда я уже ничего не мог поделать.
Случилось так, что я угодил на операционный стол. Начальство и команда искренне считали меня «оловянным солдатиком», а сам я, понимаете, был не в том состоянии, чтобы указать им на их заблуждение, поскольку лежал поленом. Нас невозможно различить с помощью сканера или скальпеля, но химические процессы в наших организмах протекают по?разному. У них снижена болевая чувствительность, соответственно, наркоза им требуется меньше. Мне дали столько, сколько положено им . Во время операции сердце встало от болевого шока.
Меня откачали, заштопали, поставили на ноги за счет учреждения и из уважения к заслугам вежливо отправили в отставку. Но насчет пенсии можно было даже не заикаться. Нельзя безнаказанно врать Галакт?Полу. Я прожил тяжелый год, перебиваясь разовыми эскорт?услугами и каскадерством. Я не могу объяснить состояние, в котором пребывал последние недели; должно быть, я сходил с ума. Я таскал оружие на боевом взводе и при этом избегал переходить улицу в неположенном месте. Еще немного, и я был бы готов открыть огонь по любому поводу. Никто не хотел меня жрать.
Потом на меня наткнулся отец Мари Люссак.
Он знал, что я такое. Более того, через неделю после собеседования он уже имел на руках мое досье из Лаборатории. Ведь Гилберт Люссак из тех людей, для кого не существует «нет». Он, как вы поняли, выбирал между мной и настоящим «солдатиком», исполненным иод заказ, как уже заказал Игрейну.
Я, сами понимаете, обходился ему дешевле. Он выбрал меня. Четыре года водить за нос крупнейшего исполнителя спецопераций в Галактике и раскрыться благодаря нелепой случайности — видимо, это его подкупило. По договору я должен был продолжать в том же духе. «Оловянный солдатик», тем паче в обойме с «куклой наследницы» — это престижно, а мсье Люссак — самый практичный человек во Вселенной.
Я многому у них научился, и когда МакДиармид с первого взгляда признал во мне это , он мне польстил. Вот только до сих пор не знаю, удалось ли мне обмануть Игрейну…
Запах тех яблок преследует меня, и я стараюсь не думать о том, что теперь, через двадцать лет, я мог бы вернуться на Колыбель. Мне кажется, я нашел… ну, или вырастил в себе что?то такое, что позволит мне жить в бездеятельном созерцании. Утром читать газету, вечером смотреть телевизор. Множество миров, на которых я побывал, они всего лишь грани, и только Колыбель — кристалл безупречной формы. Однако тем, кто раз оттуда вышел, обратно дороги нет. Это символично, и это, наверное, правильно. Кукольные леса, игрушечные замки, акварельные закаты — пусть ими играют те, кто невиннее нас. Залезть обратно в детскую кроватку — в этом достоинства нет».
* * *
Повесить на шею камеру, надеть яркую рубашку, наценить темные очки, сунуть в ухо наушник аудиогида — и готов турист! Садись в прогулочный аэробус и щелкай кадры, потрясайся знаменитыми башнями Рейна, затаивай дыхание возле пышущих багровым жаром кратеров плавилен, вежливо молчи, пролетая над оплавленными руинами последней войны.
Это все было мое.
Прилететь сюда, оставить «Балерину» в их доке — чертовски смелый поступок. Кирилл бы даже сказал — сумасшедший. Он еще не забыл черный прищур снайперши и осторожную торговлю Патрезе. Есть ли у тебя нечто, так или иначе интересующее все правительства, и если нет — почему бы не снять тебя с доски, где никто из игроков не нуждается в силе, могущей заявить о себе в любой момент по собственному усмотрению.
Кирилл никогда не считал себя дураком. Официальность возвращения была его самой надежной страховкой. Новые хозяева могут соскрежетать себе зубы до десен, но, если его шлепнут в ближайшей подворотне, Люссак потеряет власть. Они ведь тут теперь голосуют. 30 сами превратили подданных в электорат.
С чего вообще начались эти разговоры о силе? Если бы Эстергази остались на Зиглинде, он отправился бы за прояснением политической ситуации прямо к ним, но кому еще можно доверять так безоглядно? Ничего не поделаешь, пришлось смотреть местные новости.
У них тут теперь полно частных коммерческих каналов, и на каждом кричат — самодержец вернулся! То, что они частные, разумеется, ничего не значит: каждый кому?то принадлежит, а каждый, кому принадлежит что?то хоть сколько?нибудь значительное, — включен в механизм власти. Зацеплен шестеренками и вертится как миленький. Неуправляемая демократия нежизнеспособна. Тени крупных рыб проплывают в толще воды, пока яркая мелочь беспечно резвится. Так или иначе, Кирилл насладился собою во всех ракурсах — похоже, от камер он мог укрыться только в нужнике, да и то не факт! — и выслушал все благоглупости, которые сам же изрек в услужливо подставленный микрофон. Каждую из этих благоглупостей откомментировал политобозреватель канала; было весьма любопытно узнать, что же он, Кирилл, имел в виду.