— Замаетесь доставать, ежли что понадобится, — откомментировал сосед.
Натали в первый раз подумала об убийстве. Глубоко и ровно дышать: говорят, это помогает.
— А папка ваш где? Ну, я мыслю, кто?то же вас привез?
Не твое собачье дело. Натали только еще задумалась, как облечь эту идиому в благопристойную и неконфликтную форму, как сын уже подоспел на выручку:
— Маме и самой не слабо .
— М?нэ?э? — Мутный раздосадованный взгляд уперся в Натали изучающе. — Не люблю женщин за рулем. Без них на магистралях было бы больше места. Намного больше!
Натали, в принципе, тоже была сторонницей более строгого подхода к выдаче разрешений на пилотирование, однако проводить водораздел на уровне пола… Когда?то мы это уже проходили. И благополучно прошли. Хотя не женское равноправие само по себе было нашей целью. Впрочем, к некоторым вещам глупо относиться серьезно. Ну не любишь ты женщин за рулем. Может, ты их вообще не любишь.
— Сначала они садятся за руль, — сосед продолжал развивать свою мысль, — потом занимают ответственные должности. Потом оказывается, что они самостоятельные по самое «не могу» — и ребенка без мужика родить могут, и поднять его за свои деньги. Да такая баба не всякому и нужна. Вот, к примеру, где все?таки ваш папка?
— Мой отец военный пилот, — отчеканил Брюс. — Он погиб. Он — герой.
Он уже большой мальчик и знает, что два слова — «Зиглинда» и «Эстергази» — без необходимости не произносятся вслух.
— Ага, папа был то и папа был это. Удобные вожжи, когда надо мальчишкой править. И ты тоже, конечно, хочешь стать военным пилотом?
— Почему хочу? Буду. Вариантов нет.
— Не люблю военных. Без них мир был бы лучше.
«Рядовой, молчать, улыбаться!» — просигналила Натали сыну. Судя по выражению лица, рядовой уже выполнил боевой разворот и держал палец на пуске торпеды.
Улыбайся. Не представляешь, как это всех раздражает. Вырастет — сам догадается. Успел ли догадаться всеобщий любимец Рубен Эстергази? Трудно растить мальчишку без возможности посоветоваться с его отцом.
* * *
Колыбельные песни для сна и не сна,
Колыбельные песни для тех, кто в пути…
«Башня Рован»
Терпение — основа жизни на Нереиде. Первые два дня всякой эвакуации беспокоиться не имеет ни малейшего смысла. А следующие дни сливаются, и отсчитываешь их разве только по возгласам Брюса: «Задание прислали». Вот уж кому не скучно, так это учителям. Рассылать пакеты, проверять задания…
Может, выучиться вязать?
«Мам, я знаю, ты можешь, не меняясь в лице, трижды в день жевать рис, сваренный без сахара, соли и масла, но хоть не отрицай, что это подвиг!»
Табор весь перезнакомился из конца в конец, что естественно, когда изо дня в день пользуешься одной санитарной комнатой. Напротив, чуть наискосок, слева, сидит Ингрид, а дальше — Тюна, которую эвакуировали прямо с улицы, в дурацком прозрачном платьице из цветного стеклянного волокна.
Волосы у Тюны жалкие, бессильные; чтобы заставить их виться, надобно каждый день колоть в кожу головы косметический препарат. Эвакуация безжалостно ставит нас лицом к лицу с самым неприглядным из наших «я». Ситуация с удобствами такая: утром привел себя в порядок, надел свежее белье, зубы почистил и снова очередь занял — на вечер. Дети, понятно, без очереди. Много детей, много капризов и крика. Почти все время приходится проводить в «конусе», а он, как оказалось, при длительном использовании притупляет чувство реальности.
За несколько суток устанешь глазеть на трансляцию катастрофы, картинку серых волн, где в нижнем правом углу неизменно мелькает показатель силы ветра и уровня воды… На поверхность планеты невозможно сесть. С поверхности планеты невозможно взлететь. Редкая драматическая комбинация трех лун спровоцировала ураган необычной продолжительности и силы, сместивший океанские течения. Необычной — для сколько?то?сотлетней истории заселения Нереиды. Потоп библейских масштабов. Космопорт, во всяком случае, раньше не заливало никогда. И спорт уже не увлекает, и балет скучен, и фильмы все кажутся похожими один на другой. И в голове ни одной позитивной мысли. Вообще ни одной, кроме как предложить соседу поменять носки. Хотя бы из вежливости.
Мы, конечно, и сами давно уже решились снять туфли, но наши носки чистые, на всех четырех ногах. И футболки. Отсутствие запаха — вопрос вежливости по отношению к другим и достоинства по отношению к себе.
Никто, кроме нас, тут не думает о достоинстве. Сидят полуодетые, босые, седьмые сутки в одном кресле едят и спят, большей частью даже не подозревая, что таким образом выдают: именно так они выглядят дома, в комфортной среде, когда никто не видит . Варево медленно закипает.
Девочка в кресле сзади говорит по комму. Специально из рубки принесли, установили связь с каким?то астрономическим далёком.
— Да, папа… Все нормально, ситуация, — голос смеющийся, беспечный, — штатная. Нет, ну что ты, ни в коем случае, даже не вздумай! Представь, как это будет выглядеть!
Зажимая микрофон ладонью, шепчет вслух:
— Па беспокоится! Хочет прислать прыжковый корабль, прикиньте. Совсем с ума сошел! Да, папа, конечно, он тут. Хочешь с ним переговорить? Н?ну… ладно. Я тебя тоже люблю.