Он видел Назгулов. Он был там! Они, считай, косвенным образом соприкоснулись где?то там, в прошлой жизни. Спецназ Земель Обетованных пришел на помощь Зиглинде через несколько дней после того, как Натали демобилизовали. Может, они даже базировались на «Фреки» — «Прожорливом». Места там, помнится, в ее времена было полно.
Промаявшись несколько часов на диванчике в рубке, перелистав все журналы и не прочтя в них ни строчки, переменив все возможные позы и не найдя покоя ни в одной из них, Натали все же решилась побеспокоить соседку и осторожно вернулась в каюту.
Игрейна валялась на животе, в пижаме, болтая в воздухе босыми ногами. И видеокнига перед ней была выключена.
— Ты не спишь?
— Я думаю.
— Ты пила сироп от мигрени?
Девочка помотала головой и заправила белые пряди за уши.
— Мне не надо. У меня снижена чувствительность, и никогда не болит голова.
— Что?то бледненькая ты.
Девочка дернула плечом.
И худенькая. В самом деле, даже на «Белакве» Грайни выглядела много здоровее.
В самом деле, даже на «Белакве» Грайни выглядела много здоровее. И даже в медотсеке, после того как спецназ Нереиды освободил заложников. Мы слишком заняты своими проблемами, которые важные, спору нет, но есть какие?то вещи, которыми нельзя пренебрегать даже в ослеплении самыми святыми чувствами. Есть что?то, чем ты не можешь платить за своего ребенка. Так, не надо громко. До «своего ребенка» пока не дошло. Пока речь идет только о собственном материнском спокойствии. А это значит, что одинокий ребенок рядом не должен остаться без внимания, даже если она никому тут не дочь… и слишком уж умна.
— Иногда я сомневаюсь, кто в вашей команде главный.
— О, конечно, Норм. Он подписывает документы, и кредитные карточки у него. Но совещательный голос у меня есть, и я знаю, что меня всегда выслушают.
— Как ты решилась сказать про Мари Люссак?
— Надо было сказать. А ему… у него и так над головой собралась настоящая грозовая туча. Господин Люссак — очень сложный человек. Его гнев в отношении меня будет, я думаю, не столь сокрушительным, как если бы Норм оказался в чем?то виноват. У нас не было никого, пока мы не встретились на этой работе. И теперь у нас пот никого, кроме друг друга. Так что если уж мне делать доброе дело, пусть Норм будет его наследником.
— Ты ведешь странные речи, дитя.
— Угу, — та ухмыльнулась. — Сегодня меня уже спрашивали про реальный возраст.
Натали присела на краешек широкой койки. Если рубка воплощала представления хозяина о правильной организации дел, то его спальня, видимо, отвечала его потребностям в комфорте. От верхнего белого света тут отказались, вместо него в изголовье был встроен небольшой желтый ночник и еще боковая лампа, ориентированная таким образом, что скучный панельный потолок терялся в таинственном сумраке. Игрейна лежала поверх толстого стеганого одеяла, крытого цветными лоскутками, среди подушек, наваленных кучей. В стенных выемках валялись видеокниги, в основном детективы, и музыкальные инфочипы, которые при общей полутьме могли сойти за сокровища, рассыпанные по полкам склепа.
— Что с тобой происходит, Грайни?
— Ничего. Ничего такого, про что я не в курсе. Пожалуйста, не берите в голову, мэм.
Грайни вытянула вперед руку и опустила на нее голову. Веки ее сомкнулись. Где?то Натали вычитала, что для психики полезно смотреть на спящих детей. Тоже мне открытие — для матери!
Натали потушила боковой свет, оставив гореть ночник, и пару минут бессмысленно стояла у двери, глядя на узкую босую ступню в складках лоскутного одеяла. Здесь душновато. На любом космическом судне — душно, и также было в комнатах?коробках Зиглинды, и в жилых отсеках на «Фреки». Только на Нереиде она поняла, что такое свежесть. И простор. И свобода. Даже если все это одного серого цвета.
Ничто хорошее не дается надолго.
Она вышла в туалет, обнаружив, что Кирилл перевел «Балерину» в ночной режим. Весь верхний свет был погашен, лишь в кухонном отсеке осталась подсветка для того, кто, может быть, проголодается ночью, — чтобы не гремел и не будил отдыхающих. В рубке тоже было темно, светились лишь дежурные мониторы. В командирском ложементе на фоне слабого мерцания просматривался неподвижный черный силуэт.
Несколько секунд Натали стояла в коридоре наедине с «Балериной», которая одна, казалось, не спала, неся их сквозь всю немыслимую топологию пространства, которую можно более или менее адекватно объяснить только высшей математикой. Потом повернулась и постучала не в свою дверь. Та отворилась, и Натали ступила внутрь.
* * *
Так гибнут желанья в неистовой схватке, мужское и женское гибнет, рождается — просто людское…
С. Дилэни. «Падение башен» Перевод Е.
Свешниковой
Время, место и сделанный шаг таковы, что в объяснениях не было никакой потребности. Двоякое толкование исключалось. Герметичная дверь беззвучно сомкнулась за спиной, темнота стала полной, населенной лишь дыханием — ее и другим, — и на все сомнения остался один миг — между двумя ударами сердца, но тратить его на ерунду оказалось бессмысленно, ибо собственная инициатива выбила из Натали дух.
Сомневаться следовало с той стороны двери.