— Нам места нет на земле
нигде…
В пути мы всегда…
Траэрш-а-рута, скрип колеса,
Траэрш-да-а-а-а…
Кибитки уходят в ночь,
Мы вечно едем прочь…
Мне места нет в жизни твоей,
мой милый…
Племя уходит, я ухожу,
Вечность вдаль зовет —
А мнится — к тебе лечу!
И кричу:
Злобные боги дорог!
Траэрш-а-рута, осенняя слякоть!
Зимняя хмарь, Траэрш-да!
Сжальтесь, боги, сожгите мне память!
Пусть сердце сгорит навсегда!
В ночь и туманы наши пути,
В дали веков ведут…
В ночи и туманах наши костры —
Тебя, мой любимый, жду….
Бархатный низкий голосок печально стих. Старые воровки хлюпали носами и отворачивались.
— Командир, твой подарок сложноват для них! — заметил старшина гоблинов. — Не оценят!
— Эх, баро! — вздохнула старая воровка. — Всё мы понимаем! Мы умрем, и гоблины умрут — и даже эльфы уйдут, куда вы там уходите… а наши племена будут славить песни твои! Даже если забудется имя! Потому что… вот придем мы в город — и станем петь. Народ послушает и скажет: «Э, разве такие песни могут петь грязные воровки? Послушай, как они любить умеют!» И подумают все про нас хорошо. Скажут, мы вечно странствуем, потому что нас воля зовет!
— Хе, воля! — развеселился гоблин. — Еще б вам не странствовать! В каждой деревне о вас такая память, что ежели вернетесь — прибьют!
— Оно так! — усмехнулась старуха. — Но если мы споем, другая память останется! Запомнят, что красавицы, запомнят, страстно любить умеем! И может быть, изменится наша судьба? Найдем себе место по душе, танцовщицами станем, певицами на праздниках? Воровать совсем немного будем, забавы ради… И никто Лайле личико палками не изуродует, как мне… что загрустила, девочка? Вдруг так и будет? Вот найдет баро нам Беловодье…
— И ваше племя думает, песня может судьбы поменять? — недоуменно вопросил в пространство гоблин. — Ну, ежели б оно так было, я бы про гоблинов столько хорошего наклепал…
Ему никто не ответил. Юная воровка встала и ушла к реке, грустная и задумчивая. Видимо, слова о Беловодье зародили в ее сердце какую-то надежду. Командир в панике подумал, что теперь они просто обязаны отыскать потаенную страну! Столько планов на нее завязано у всех, что не найдешь — пришибут! И не посмотрят, что Беловодье уж сколько веков найти не могут. Может, его и нет вовсе. Хоть придумывай это Беловодье — как новую жизнь для воровок!
— Элендар обиделся! — вздохнула Маин. — Играть с нами не будет. Пойдем мириться?
Командир признал, что вместе играть веселее — и они пошли мириться. Элендар нашелся за шатрами, скрытым от назойливых взглядов. При виде командира он печально усмехнулся.
— Что, я действительно так выгляжу со стороны? — спросил эльф хмуро. — Противный зануда, да?
— Мы не нарочно! — с жаром уверила девочка.
Предводитель старшего древа только покачал головой.
— Со мной тяжело жить, — пробормотал он.
— Терпимо — если принимать с улыбкой, — серьезно сказал командир. — Мы… сработаемся. Я тебя еще над троллями старшим поставлю. Кто-то же должен вдолбить в их головы святость эльфийских традиций?
Эльф невольно улыбнулся, Маин хлопнула ладошкой по его руке, и примирение состоялось. Потом командир посадил Маин на шею и отправился с ней гулять к реке.
— А песни ты создавать не умеешь! — бросил вслед повеселевший Элендар. — Ни текста, ни мелодии! И смысл какой-то дурацкий…
Командир только ухмыльнулся. За много веков он безошибочно научился определять зависть — и не обращать на нее внимания. Для песни внимание слушателей — всё, а мнение коллег по цеху — ничто!
— А провидица в шатре сидит, хмурится и вот так кулачки грызет! — наябедничала девочка.
— Целоваться не хочет! — фыркнул командир. — Нашло помрачение, ляпнула обещание, не подумав, и не знает, как отказаться!
— Она переживает! — вступилась девочка. — И кулачки грызть — больно! Мне ее жалко — а ты смеешься!
— Игрушку подари! — буркнул Вьехо, которого ипохондрия провидицы достала настолько, что места для жалости уже не было.
— Мы… сработаемся. Я тебя еще над троллями старшим поставлю. Кто-то же должен вдолбить в их головы святость эльфийских традиций?
Эльф невольно улыбнулся, Маин хлопнула ладошкой по его руке, и примирение состоялось. Потом командир посадил Маин на шею и отправился с ней гулять к реке.
— А песни ты создавать не умеешь! — бросил вслед повеселевший Элендар. — Ни текста, ни мелодии! И смысл какой-то дурацкий…
Командир только ухмыльнулся. За много веков он безошибочно научился определять зависть — и не обращать на нее внимания. Для песни внимание слушателей — всё, а мнение коллег по цеху — ничто!
— А провидица в шатре сидит, хмурится и вот так кулачки грызет! — наябедничала девочка.
— Целоваться не хочет! — фыркнул командир. — Нашло помрачение, ляпнула обещание, не подумав, и не знает, как отказаться!
— Она переживает! — вступилась девочка. — И кулачки грызть — больно! Мне ее жалко — а ты смеешься!
— Игрушку подари! — буркнул Вьехо, которого ипохондрия провидицы достала настолько, что места для жалости уже не было.
— Игрушку? — неуверенно пробормотала Маин. — Ну… подарю. А ей надо?
— А как же! — уверил командир. — Кто с мужчинами играться не любит, всегда игрушки заводит! Или собачку любимую…