— Обязательно побывайте на Севере, — сказал он. — Я не знаю, как там Африка, Индия, Аравия… не знаю, не был, не тянуло никогда. Но я точно знаю, чем Север отличается от них — и от всего другого. Юг, Восток — лукавы. На Севере — нельзя врать. Ты должен быть смел, иногда отчаянно смел — и предельно, абсолютно честен. Попробуйте. Вы уже никогда от этого не оторвётесь…
СТРАЖИ ИРЕМА
Макама девятая
Сперва-то дети Сасана обрадовались.
Потом-то дети Сасана удивились.
И наконец дети Сасана сообразили, что живыми-то они останутся, а вот богатыми…
Но всё по порядку.
Караван, растянувшийся, казалось, на полсахры, никак не мог принадлежать коварному отравителю Абу Факасу с конвоем его головорезов — ну разве что негодяй решил переехать куда-нибудь со всем хозяйством. Именно что со всем хозяйством: верблюды тащили длинные балки, прямые и гнутые, связки тёмных досок, необъятные тюки с различной поклажей.
Впереди на белом жеребце ехал темнолицый и крючконосый муж в белоснежной чалме, увенчанной пышным павлиньим пером. Перо крепилось с помощью застёжки с огромной, в кулак, розовой жемчужиной в золотой оправе. Правда, в седле он держался как-то неуверенно…
— Мы уже умерли и видим сейчас самого царя Соломона во всей силе и славе своей! — догадался брат Маркольфо. — Он, видно, едет в гости к царице Савской — может, и нас захватит по милосердию своему…
Но Абу Талиб, хоть и поэт, в такое не поверил:
— Нет, это принц из далекого Занзибара по своей воле, сам, принял ислам и решил, наконец, совершить хадж… Молодец!
Молодец тем временем неловко спешился и подошёл к бедным пленникам. Его спутники, не теряя времени, принялись поить разбойничьих коней и выигранных верблюдов.
Вода в серебряной фляге занзибарского принца была на удивление холодной и вкусной.
— Кто ты, наш нежданный спаситель? — Отец Учащегося протянул к темнолицему освобождённые руки. — Кто ты, от гибели избавитель? Были мы злодеями связаны, а ныне тебе жизнью обязаны! Ты ведь лучший на земле человек, нам не расплатиться с тобою вовек!
А монах промолчал…
— Вот уж нет, — сказал спаситель, не произнеся даже салам. — Прямо сейчас и расплатитесь. Считай, уже расплатились, так что между нами нет и тени неблагодарности…
Слуги занзибарского принца меж тем проверяли содержимое тюков на верблюдах, и сопровождалась проверка восторженными воплями, звоном монет и дорогой посуды.
— Смотри, нахуда, что я нашёл!
Принц сразу потерял всякий интерес к спасённым и устремился к новообретённой добыче.
— Что делает в сахре нахуда-судовладелец? — удивился брат Маркольфо и несколько раз подпрыгнул, чтобы привести в порядок затёкшие ноги.
— Этот не просто нахуда, — сказал Сулейман с некоторой даже гордостью. — Это сам Синдбад аль-Баххар, эмир мореплавателей. Вовремя они нам подвернулись, теперь мы, считай, с того света вернулись!
— Не вовремя, — тяжко вздохнул брат Маркольфо. — Ведь путы наши от страстных молитв ослабли настолько, что мы могли бы и сами…
— Что ж ты молчал, ишак? — взвился поэт.
— От осла слышу, — буркнул бенедиктинец. — Я ж тебе толковал, а ты: «Полаем, полаем!» Вот и гавкнулось наше добро… Хотя… Может, я воззову к его совести? Может, устыдится меня, чужеземца?
Он решительно поднялся и твёрдым шагом направился к тому, кого поэт наименовал Синдбадом. Сам же обнажённый Отец Учащегося поспешил следом и стал яростно требовать у слуг хотя бы свою дорогую одежду. Один всё же над ним сжалился и предложил впромен свою — заурядную, походную, но ещё добрую.
— Чего тебе, бедолага? — соизволил наконец прославленный мореход обернуться к брату Маркольфо, неистово колотившему его в спину.
— Синьор капитан, это не по-божески! — воскликнул монах. — Господь, конечно, воздаст вам за наше избавление, но не в таком же размере! Мы обрели своё добро с великим трудом, то и дело рискуя жизнью, а теперь вы решили нас в одночасье ограбить! Разве сие по закону? Чем вы лучше пирата, в таком случае?
— Самое дорогое у человека — это жизнь, гяур! — наставительно сказал Синдбад и ткнул пальцем в тусклый оловянный крест, видневшийся под рубищем. — Вот если бы я ничего не взял, сие было бы не по закону. Ибо существует морское право, фикх аль-бахр, и оно предписывает всякому честному моряку, спасшему терпящих кораблекрушение, забирать в награду весь груз спасённого корабля до последней трюмной крысы включительно. И ференги в Срединном море поступают так же… А пиратов-грабителей я и сам ненавижу, и утопил их столько, что это даже сказалось на уровне океана!
— Так это в море! — закричал брат Маркольфо. — Это в море! А в сахре несчитово! Ткни меня носом хотя бы в одну солёную лужу в радиусе десяти переходов, и я соглашусь с тобой… Брат Сулейман, ступай сюда!
Приодетый Абу Талиб подошёл, повторил в своём цветистом стиле сказанное собратом, но легче от этого не стало.
— Судите сами, — развёл руками Синдбад аль-Баххар. — Во-первых, нашёл я вас рядом с останками корабля, да ещё привязанными к мизан-мачте. Несомненно, вы хотели спастись от ярости шторма! Во-вторых, повсюду мы видим явные следы отлива, хоть бедные морские чудовища и успели высохнуть. В-третьих, вы жадно набросились на пресную воду, ибо морскую пить невозможно. Всё это охотно подтвердит моя команда — и муаллим-шкипер, и тандиль-боцман, и суккангир-рулевой, и панджари-вперёдсмотрящий, и бхандари-кладовщик, и все харвахи-матросы… Кстати, все они дети разных народов и поклоняются разным богам — ведь в море все равны. А вы, вместо того чтобы радоваться нежданному спасению, печётесь о презренных богатствах!