— Смиренно принимаю ваш щедрый дар, — ответил незнакомец, извлекая из тощего заплечного мешка кожаную флягу.
Сулейман Абу Талиб непроизвольно сглотнул. Последнюю свою воду он выпил ещё перед рассветом.
Последнюю свою воду он выпил ещё перед рассветом. Незнакомец всё понял и протянул флягу.
Большого труда стоило Абу Талибу сделать всего пару деликатных глотков.
Шарообразный путник отломил крошечный кусок лепёшки и отделил от комка один финик. Эта скудная пища, казалось, успела испариться, не достигнув рта.
Оба знали обычаи. Теперь никто из них не мог причинить вреда другому — по крайней мере, на этой стоянке.
Следовало представиться, но, поскольку оба были примерно одного неопределённого возраста, возникла заминка; наконец Отец Учащегося сообразил, что он ведь хозяин, и сказал:
— Я бедный дервиш Сулейман Абу Талиб из Куртубы, что в далёком Аль-Андалусе. Я шёл в Багдад и заблудился.
— Мы почти земляки, — расплылся в улыбке шаровидный. — Ты ведь, считай, испанец. А меня зовут брат Маркольфо, бенедиктинец из Абруццо. Я тоже заблудился, хотя шёл в Иерусалим…
— Это говорит лишь о том, что люди самонадеянны, ничтожны и бестолковы! — с горечью воскликнул Сулейман. — Один Аллах всегда при делах! Но захочет ли он когда-нибудь наставить нас на истинный путь?
— Всё в руце Божьей, — брат Маркольфо потупил небольшие свои глазки и стал перебирать толстенькими пальцами янтарные чётки.
Отец Учащегося мигом забыл о жажде и воскликнул:
— Коли Аллах подвигнул нас встретиться здесь и сейчас, в сердце смертоносной сахры, в самый разгар жары, он, несомненно, имел в виду какое-нибудь наше совместное действие, да такое лихое, что впоследствии это место, которое никому не известно, назовут «Мардж-аль-Бахрайн», то есть «Встреча двух морей». Не сыграть ли нам в фияль?
— Не пристало слугам Божиим, — сказал брат Маркольфо и лукаво скатил шар головы набок. — Я знаю нарды, шатрандж, «пьяный ёжик», «занзибар», «решётку блаженного Августина» и много чего ещё, но мне ни разу не приходилось играть в фияль. Впрочем, в другие игры тоже: ведь нам, слугам Господним, они известны лишь по названию…
— Игра дервишу не впрок, и я никакой не игрок, — развёл руками Сулейман Абу Талиб. — Лишь иногда, в трудный час — вот как сейчас, когда ангел смерти над нами размахался крылами, дело мужей — не плакать и не смеяться, но игре предаваться! Ангел нашу храбрость увидит, уважит и не обидит. Вот почему я тебе сыграть предлагаю и единственное своё сокровище выставляю! Против твоих чёток.
Сокровищем оказался золотой на вид перстенёк с мутным камешком.
Брат Маркольфо покрутил перстенёк и выкатил нижнюю губу, как бы давая понять, что и золото не золото, и камешек взят из-под ноги.
— А мои чётки, — сказал он, — освящены самим папой Никанором. — Коли я их проиграю, то по смерти отправлюсь прямёхонько в ад. Да и там надо мною черти станут потешаться. Не лучше ли в преддверии неизбежного конца прибегнуть к молитве?
— Нет, любезный мой друг-садык, брат-шакык. У меня без обмана — это перстень самого царя Сулеймана! С внешней и внутренней стороны хитрые еврейские знаки видны. Кто их поймёт, тот и прочтёт: «Всё проходит, и это пройдёт». Тотчас отринет он заботы земные, ибо придут к нему иные, высшие, не связанные ни с водою, ни с пищею. Сбудутся все желания, мечтания и упования. И потому станет понятен ему язык зверей, песни рыб в глубине морей. От него не смогут скрыть ничего ни трескучие цикады, ни ползучие гады. Если кто и рискует, то именно я, ибо чётки твои, не стоят, прости, Аллах…
— Ни слова более! — гневно вскричал брат Маркольфо.
— Да знаешь ли ты, басурманин, что камень, из коего сделаны мои чётки, обладает многими волшебными свойствами? Если потереть его шерстью, то он тут же начнёт притягивать к себе всякие мелкие вещи — пыль, волоски, обрывки ткани…
— Без которых нам не обойтись, как ни колотись, — усмехнулся Отец Учащегося. — Я же с тобой, бестолковым кафиром, рискую властью над целым миром!
— Отчего же твой перстень твоего тёзки не выведет тебя из пустыни? — поинтересовался брат Маркольфо.
— Вчера я слишком многого у него просил, — сказал Абу Талиб. — А сегодня он набирается сил.
Монах из Абруццо тоненько засмеялся.
— Да, это незадача! А в моих чётках есть одно зерно, совсем уж драгоценное… Вот, погляди-ка на свет!
Абу Талиб поглядел, но не воодушевился:
— Разве я так годами мал, что даже мух не видал?
— Это не простая муха. Это первая муха на земле. Посмотри внимательнее! Разве ты не видишь, что это та самая муха, которая укусила праотца нашего Адама? Недаром он, изгнанный из рая, сокрушался о грехе, совершённом с женою: «И какая муха меня укусила?» А вот она тут и есть.
— Ага, стало быть, хвала ей и честь. Не будь того греха, не было бы на земле ни царя, ни пастуха. Воистину сокровище! Ну так что, играем?
— Так я же правил не знаю…
— Да их и не надо знать! — обрадовался Абу Талиб. — Надо только играть. Не нужно нам ни тавлей, ни досок, а нужен один песок. Смотри на мои ручки! Делаю из песка три кучки. А перстень только в одной — угадай какой? Угадаешь — над миром возобладаешь…