— Э, Отец Учащегося, с бедуинами я уже встречался, — сказал брат Маркольфо. — Ограбить случайного путника они могут, это да; но нипочём не тронут того, кто привёл к ним пропавшего сына. Напротив, окружат его всевозможным почётом. И добру его ничего не грозит. Более того, они ещё и проводят благодетеля туда, куда ему надо, и не дадут волосу упасть с его головы. Так что я заодно и охрану себе поимею…
— Вижу, садык, что не первый год бродишь ты по Дар-уль-Исламу… — вздохнул Сулейман из Кордовы. — А ну как не Маджнун это? Кому известны приметы поэта? Бессмысленные звуки издаёт, а песни любовные не поёт…
— Кто бы он ни был, а Христос воздаст нам за него сторицей, — сказал монах, давая понять, что от него никому и ни за что не отделаться.
— Брат, давай без затей, — сказал аль-Куртуби. — Сахра выпустила тебя живым из когтей. Пытать судьбу — что лежать в гробу. Верблюд сам как-нибудь выйдет на караванный путь. Доберёшься легко: Багдад, видно, недалеко…
— Темнила ты, а не пиита, — сказал толстяк. — Но я, как ты сказал, тоже дитя Сасана и чую, чем дело пахнет. А может, мне просто страшно остаться одному в ваших окаянных песках? Ты бы тоже вряд ли захотел очутиться одинёшенек в наших окаянных горах, да ещё в метель. Там никакой верблюд не пройдёт.
— Аллах не простит мне твоей гибели! — и Отец Учащегося воздел руки.
— А Спаситель мне — твоей, — не растерялся монах. — Мало ли куда может завести сумасшедший! С товарищем надёжнее…
Между тем сумасшедший бежал куда-то вверх, по склону бархана. Луна освещала его жалкую фигурку, и на белом песке, на косом гребне казался он последним человеком на земле, убегающим от неведомой смерти, успевшей скосить всех остальных живущих.
И таких барханов было множество — даже верблюды устали.
И уже перед самым рассветом безумец издал дикий вопль.
— Вот он, многоколонный… — прошептал Абу Талиб, но монах всё равно услышал.
…Судьба, судьба — холодные руки!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
10
— Теперь попробуем на минуту представить себе, насколько это в наших силах, что являет собой эта обитель отверженных, созданная правосудием разгневанного Бога для вечной кары грешников. Ад — это тесная, мрачная, смрадная темница, обитель дьяволов и погибших душ, охваченная пламенем и дымом. Бог создал эту темницу тесной в наказание тем, кто не желал подчиниться Его законам. В земных тюрьмах бедному узнику остаётся, по крайней мере, свобода движений, будь то в четырех стенах камеры или в мрачном тюремном дворе. Совсем не то в преисподней. Там такое огромное скопище осужденных, что узники стиснуты в этой ужасной темнице, толщина стен коей достигает четырёх тысяч миль, и они стиснуты так крепко и так беспомощны, что, как говорит блаженный святой, святой Ансельм, в книге о подобиях, они даже не могут вынуть червей, гложущих их глаза.
— Они лежат во тьме внешней. Ибо, не забудьте, огонь преисподней не даёт света. Как, по велению Божию, огонь печи Вавилонской потерял свой жар, сохранив свет, так, по велению Божию, огонь преисподней, сохраняя всю силу жара, пылает в вечной тьме. Это вечно свирепствующая буря тьмы, темного пламени и темного дыма, горящей серы, где тела, нагромождённые друг на друга, лишены малейшего доступа воздуха. Из всех кар, которыми поразил Господь землю Фараонову, поистине ужаснейшей считалась тьма. Как же тогда определить тьму преисподней, которая будет длиться не три дня, но веки вечные?
— Ужас этой тесной и тёмной тюрьмы усиливается ещё от её чудовищного смрада. Сказано, что вся грязь земная, все нечистоты и отбросы мира устремятся туда, словно в огромную сточную яму, когда истребляющий огонь последнего дня зажжёт мир своим очистительным пламенем. А чудовищная масса серы, горящая там, наполняет всю преисподнюю невыносимым смрадом, и самые тела осуждённых распространяют такое ядовитое зловоние, что даже единого из них, говорит святой Бонавентура, достаточно для того, чтобы отравить весь мир. Самый воздух нашей вселенной, эта чистейшая стихия, становится смрадным и удушливым, когда слишком долго нет в нем движения. Представьте себе, какой должен быть смрад в преисподней! Вообразите себе зловонный и разложившийся труп, который лежит и гниёт в могиле, превращаясь в липкую, гнойную жижу. И представьте себе, что этот труп становится добычей пламени, пожираемый огнём горящей серы и распространяющий кругом густой, удушливый, омерзительно тошнотворный смрад. Вообразите себе этот омерзительный смрад, усиленный в миллионы миллионов раз несчётным количеством зловонных трупов, скученных в смрадной тьме, — огромный смрадный человеческий гнойник. Вообразите себе все это, и вы получите некоторое представление о смраде преисподней.
— Но как ни ужасен этот смрад, это ещё не самая тяжкая из телесных мук, на которую обречены осуждённые. Пытка огнём — величайшая пытка, которой тираны подвергали своих подданных. Поднесите на одно мгновение палец к пламени свечи — и вы поймете, что значит пытка огнем. Но наш земной огонь создан Богом на благо человеку, для поддержания в нём искры жизни и на помощь ему в трудах его, тогда как огонь преисподней совсем другого свойства и создан Богом для мучения и кары нераскаявшихся грешников. Наш земной огонь сравнительно быстро пожирает свою жертву, особенно если предмет, на который он направлен, обладает высокой степенью горючести. И человек с его изобретательностью сумел создать химические средства, способные ослабить или задержать процесс горения. Но ядовитая сера, которая горит в преисподней, — вещество, предназначенное для того, чтобы гореть вечно, гореть с неослабевающей яростью. Более того, наш земной огонь, сжигая, разрушает, и чем сильнее он горит, тем скорее затихает, но огонь преисподней жжёт не истребляя, и, хотя он пылает с неистовой силой, он пылает вечно.
Более того, наш земной огонь, сжигая, разрушает, и чем сильнее он горит, тем скорее затихает, но огонь преисподней жжёт не истребляя, и, хотя он пылает с неистовой силой, он пылает вечно.
— Наш земной огонь, как бы огромно и свирепо ни было его пламя, всегда имеет пределы, но огненное озеро преисподней безгранично, безбрежно и бездонно. Известно, что сам сатана на вопрос некоего воина ответил, что, если бы целую громадную гору низвергли в пылающий океан преисподней, она сгорела бы в одно мгновение, как капля воска. И этот чудовищный огонь терзает тела осуждённых не только извне! Каждая обречённая душа превращается в свой собственный ад, и необъятное пламя бушует в её недрах. О, как ужасен удел этих погибших созданий! Кровь кипит и клокочет в венах, плавится мозг в черепе, сердце пылает и разрывается в груди; внутренности — докрасна раскаленная масса горящей плоти, глаза, эта нежная ткань, пылают как расплавленные ядра.