И вот так за всеми этими маразмами прошёл целый день. Никого за пределы гостиницы не выпускали и никого не впускали снаружи, так что к вечеру кончилась даже китайская лапша…
31
Мышь — это животное, путь которого усеян упавшими в обморок женщинами.
Лана Собакина, из страшных воспоминаний
В тот день Толик нашёл два колеса, а чуть позже Нойда принесла в зубах живую крысу.
…После страшного приключения на мосту как-то совершенно без обсуждений решено было остановиться. Да, отдых не приносил облегчения, сбитые ноги не заживали, а разбредшиеся мысли не собирались воедино, но что-то внутри, глубоко, объясняло организму: это тупое движение нужно прервать — и тогда, может быть, прервётся какая-то другая цепь событий…
Место нашли укромное, в небольшом саду каменных и медных деревьев, перегороженном декоративными стенами из грубого камня, светло-серого, жёлтого и бордового. Наверное, когда-то эти стены обвивал плющ, а по выдолбленным желобкам сверху текла журчащая вода. Удобные скамейки стояли в разных местах…
Все были угнетены. Николай Степанович долго не мог сформулировать природы этого угнетения, пока не сказал Толик: «Вот так мы себя и чувствовали, когда поняли, что нас продали живьём…»
Да. Бессилие, унижение, обида.
Почему? Обида — на кого?
Но даже в этом не хотелось разбираться. Всё внутри стало черным-черно.
Похоже, что хуже всех пришлось Шаддаму. На него страшно было смотреть.
Более или менее стойко держались только Толик и Нойда. Они уходили и приходили, Толик приносил какие-то вещи невнятного назначения, складывал в кучу. Армен однажды подошёл к этой куче, присел на корточки, вяло поковырялся, отошёл, лёг. Этим весь интерес к деятельности Толика был исчерпан. Никто его ни о чём не спрашивал…
Счёт времени снова пропал.
Но однажды Толик принёс два колеса. То есть, наверное, никто никогда не помышлял использовать эти предметы в качестве колёс, но — они были достаточно большие, с полметра в диаметре, круглые и с отверстиями посередине. Толщиной примерно в два пальца, мутновато-прозрачные, но с множеством разноцветных или металлически поблёскивающих точечных вкраплений, они вызывали в памяти смутные ассоциации с детскими игрушками… что-то такое для бассейна, для пляжа…
Увидев их, наконец-то поднялся на ноги Шаддам. Да, никто никогда не видел Шаддама таким. У него был порван и помят костюм. Тяжело волоча ноги, он подошёл к Толику и жестом попросил одно из колёс. Держа на одной ладони прозрачную пластину, он другой рукой долго по ней водил, как будто стирая пыль. Потом отдал её Толику, повернулся и так же нога за ногу вернулся на своё место, не сказав ни слова. Но не лёг, отвернувшись от всего на свете, а всё-таки сел. Да, сгорбившись, да, спрятав лицо в ладони…
Костя и Николай Степанович, не сговариваясь, подошли к нему с разных сторон и сели рядом.
Шаддам убрал руки с лица и откинулся назад, не открывая глаз.
— Тяжело… — сказал он. — Тяжело, когда… Такой вот осколок прежнего мира — в пыли под ногами…
— Ты что-то вспомнил? — спросил Костя.
Шаддам кивнул:
— Слишком многое… Ещё тогда, на мосту.
Да, сгорбившись, да, спрятав лицо в ладони…
Костя и Николай Степанович, не сговариваясь, подошли к нему с разных сторон и сели рядом.
Шаддам убрал руки с лица и откинулся назад, не открывая глаз.
— Тяжело… — сказал он. — Тяжело, когда… Такой вот осколок прежнего мира — в пыли под ногами…
— Ты что-то вспомнил? — спросил Костя.
Шаддам кивнул:
— Слишком многое… Ещё тогда, на мосту. Но мне трудно объяснить, это касается той, прежней жизни. Представьте: просто развалины дома — и развалины дома, где жила ваша любимая… Я многое вспомнил, но это всё бесполезно для нас, а просто умножает горе.
Николай Степанович легонько похлопал Шаддама по руке. Некоторое время все молчали.
— Да, — сказал наконец Шаддам. — Наверное, я всё больше становлюсь человеком… вдруг ощущаешь, какая у тебя тонкая шкура. Тонкая, непрочная…
Подошла Нойда, подошла Аннушка, сели. Последними подошли Армен и Толик.
— Эти диски — детали системы, с помощью которой во всяческие изделия можно было вдохнуть жизнь, смысл и иллюзию. В медные деревья, в дома, в мостовые… Всё сразу становилось другим. Этого больше нет — и не будет никогда…
Он посмотрел на Толика.
— Они крепкие. Выдержат любую нагрузку. Твёрдые очень — будет трясти…
Толик только пожал плечами.
— Я боюсь, — продолжал Шаддам. — Мне очень страшно. То, от чего мы сумели убежать и спрятаться, было… сторожевым псом, не более. То, что спит впереди… мы его чувствуем. Отсюда тоска. Оно тоже чувствует нас…
— И что же делать? — спросила Аннушка.
— Всё равно — только идти. Но дальше будет ещё хуже…
— А — кто это? Или что это?
Шаддам задумался.
— Я не уверен, что смогу объяснить правильно, — сказал он наконец. — В языках людей просто нет тех понятий… Если я буду… неточен… неточен, груб, примитивен — извините меня. Многое придётся описывать, а не называть…
Бог ещё не создал глину, и вся земля была камнем. Каменные деревья росли на каменных холмах, каменные цветы распускались в гротах и каменные звери гуляли и охотились в каменных лесах. Гулко и холодно было на Земле. И жил колдовской зверь Сор, наделённый злым умом, и братья его: Шар, Ассарт, Хобб, Дево, Йрт и Фтах. Рождены они были от чёрной жабы, вышедшей в незапамятные времена из жёлтого моря яда и совокупившейся с чёрным каменным великаном, оставленным Богом на берегу этого моря, дабы никто не мог покуситься на жёлтый яд…