Неизвестно, сколько это длилось. Кажется, в верхнем этаже отеля возник пожар, но его быстро залило и задуло. В какой-то момент стало ясно, что прекратился дождь, стена лифта стала почти прозрачной. Уж лучше бы дождь продолжался… Внутренний дворик и пляж стали неузнаваемыми: на пляже не осталось ничего абсолютно, и только пирс, выступающий в море, ещё держался, хотя и стал вполовину короче, а настил его загнулся, как крышка шпротной банки; двор же превратился в чудовищную свалку всего: строительного мусора, битого стекла, опрокинутых автомобилей; посередине медленно вращалась, стоя на одном углу и не падая, весёленькая жёлтенькая крыша какого-то павильончика.
Николай Степанович успел заметить по крайней мере десять-двенадцать лежащих: мёртвых или потерявших сознание. Кто-то испуганно показался в окне второго этажа и пропал. Куда делись остальные люди, было совершенно непонятно…
Потом молнии обрушились на центр двора — огненно-дымно разлетелась во все стороны весёленькая крыша, — и тут же снова ударил ветер и начался град.
Словно в замедленном кино — видно было, как, сверкая отражённым светом молний, сверху и со стороны моря плотным ровным строем несутся градины.
Особенно страшен был первый удар — лифт затрясло, и в одном месте, сбоку, пластик не выдержал и лопнул. Дыра, образовавшаяся как раз над невысокими никелированными перильцами, была небольшой, едва ли пройдёт кулак, — но в неё сразу ворвался такой свирепый холод, такой ветер и такой вой, что все невольно закричали…
Шпак и Шандыба, прикрываясь стойкой портье, ползли к выходу. Вообще-то выход теперь был практически со всех сторон, стеклянные стены вынесло начисто, но в той стороне с потолка хотя бы ничего не падало — в отличие от холла. Что там разбивалось звонко и сокрушительно, они так и не поняли — но и не горели ни малейшим желанием узнать.
Было холодно, как на том свете. Ветер свистел и орал на все голоса, и Шпак видел, как просто по воздуху несло, крутя, как бумеранг, в море какого-то парня.
Потом Шандыба рванул Шпака за ногу, показал: за мной! — и в два прыжка оказался на лестнице, ведущей вниз, в подвал — а вернее, в бильярдную и тренажёрный зал. Шпак последовал за ним, с ужасом глядя на длинный пожарный автомобиль, катящийся кувырком и вприпрыжку по направлению к отелю.
Он врезался в угол, колонна подломилась, потолок обрушился. Но за миг до этого Шпак слетел с лестницы и растянулся во весь рост.
Вдогонку его окатило пылью штукатурки. Большой круглый светильник, похожий на блестящий обод колеса, прокатился вокруг него и, подребезжав, лёг.
— Ну, бля… — протянул Шпак — и вдруг услышал себя.
Рёв и грохот продолжались, но как бы за углом. Он опасливо посмотрел вверх на четырёхугольник входа. Там что-то громоздилось — вроде бы куски арматуры, — но выход оставался. И свет кой-какой оттуда сюда просачивался…
— Кажись… — начал Шандыба, но что именно «кажись», так и осталось неизвестным: землю выдернули из-под ног.
Костя дёрнул Николая Степановича за руку, указывая влево и вниз. Там — как раз возле ресторана, из которого вечность назад они вышли — вдруг расселась земля, и из трещины полыхнуло дымно и багрово. Вдруг оказалось, что весь внутренний дворик заметён грязным снегом. Кабина лифта тряслась так, словно её столкнули вниз с уступчатой пирамиды.
— Это землетрясение! — прокричал Костя в ухо Николаю Степановичу.
— Да! — заорал в ответ тот.
— Упадём!
Вместо ответа Николай Степанович тряхнул его за плечо. Действительно, нужно было по-настоящему что-то делать.
«Дорожный набор» — в левом кармане… карты, подставка для карт, стальной пенальчик с тремя чёрными свечами, подсвечничек, спички… Так, что у нас тут со сторонами света?.. Единственная непрозрачная стена — это дверь лифта, и обращена она… обращена она… примерно на юго-восток. Нет, даже представить не берусь, куда попадём. Должно быть место с какой-то вертикальной плоскостью, хотя бы с толстым деревом, а значит — суша…
Поехали.
Он ободряюще подмигнул Аннушке. Она всё поняла и побледнела. Перед всеми этими древними заморочками у неё был бессознательный непреодолимый страх — примерно так же другие женщины боятся змей, мышей и пауков.
Николай Степанович пристроил свечку на подсвечнике, напоминающем канцелярскую кнопку, в подставке-зажиме закрепил карту — любимую свою трефовую девятку; потом прокричал Косте на ухо:
— Когда откроется дверь… — и дальше жестами: Армен — первый, Нойда — вторая, Шаддам — третий, Толик — четвёртый, ты — пятый, Аннушка — шестая, я — замыкаю.
Спорить не стали. Некогда было спорить.
Тряхнуло снова. Левое крыло здания — то, над рестораном — заметно перекосилось; из трещины в земле вдруг вымахнул огромный столб огня — почти до крыши. Он продержался несколько секунд, почти не склоняясь под порывами ветра, потом нехотя рассеялся.
Лифт ощутимо сдвинулся и накренился.
— Мы поднимаемся?
— Нет! Напротив! Мы опускаемся!
— Хуже — мы падаем!
Коробок со спичками вылетел из руки, спички рассыпались. Николай Степанович полез в карман за зажигалкой…
Когда стена бильярдной рухнула и стало светло, Шандыба в первый момент обрадовался, потом сообразил: они же под землёй! Откуда тут свет?.. И тут же страшно запахло тухлятиной — так, что он задохнулся и сел на пол.