— Давай, давай, надевай, — поторопил Олега князь.
Середин просунул голову и правую руку в вырезы, затянул слева ремешки, опоясался поверх саблей. Плечи сразу ощутили заметную тяжесть, холод пластин через ткань рубахи коснулся тела. Олег повел плечами, качнулся вправо-влево, наклонился вперед. Движения доспех, конечно, сильно сковывал — но полностью, как кираса, тела не зажимал.
— Не знаю, что и сказать, княже…
— Носи, воин, — одобрительно хлопнул его по плечу Владимир. — Заслужил ты ее честно. От такой награды не отвертишься. Глянь, по виду — как купец зажиточный с торга заглянул. А от стрелы али ножа выручит. Теперь отдыхайте, други. Дело наше еще не закончено. Токмо начинается оно.
С утра началась переправа. Бояре с оружными холопами и лошадьми поднимались на палубы, переплывали на другой берег, выгружались, и ладья тотчас возвращалась за следующим отрядом. Первыми уходили самые знатные воины, затем менее родовитые. Вразрез с тем, что говорили Середину на уроках по истории, русская армия делилась не на полки, сотни и десятки, а на бояр со своими холопами, на волости и земли. У кого-то из знатных воинов имелось с собой по несколько десятков человек, у кого-то — всего двое-трое, но смыкались в подразделения они всё равно не по численности, а по родству: братья родные, дядья прямые и троюродные, друзья и побратимы. Из-за старшинства иногда вспыхивали ссоры, но в большинстве они утихали сами собой — родичи всё-таки, и процесс шел равномерно и непрерывно. Иногда, правда, приходилось подъезжать и разводить спорщиков местным воеводам, а то и самому великому князю.
Олег особой знатности за собой не помнил, а потому вперед не рвался — и в результате пересекал Днепр на одной ладье вместе с великим князем вечером второго дня. Здесь же плыли тиун и знакомый монах, посланник правителя Византии. Заночевали в роскошной войлочной палатке — площадью метров шестьдесят, с двумя крыльями, в одном из которых размещались покои Владимира Святославовича, а в другом отдыхали самые приближенные из бояр. Возможно, второе крыло предназначалось для княжеской жены — но ныне ее с мужем не было. Оказывается, несколько таких походных домов привезли на ладьях и выгрузили на левый берег.
Поутру кованая рать поднялась в седла и тремя разошедшимися почти на десять верст в стороны полками двинулась вперед, вслед за отбывшими еще два дня назад варягами. Не потому, что у Владимира была какая-то цель. Просто за двое суток без малого сто тысяч лошадей — по две-три заводные у каждого воина — выели и вытоптали траву до самого горизонта, на сколько глаз хватало.
Просто за двое суток без малого сто тысяч лошадей — по две-три заводные у каждого воина — выели и вытоптали траву до самого горизонта, на сколько глаз хватало. А лошадь без травы или сена не может. Коли одним зерном кормить — на третий-четвертый день брюхом мучиться начнет. Как понял ведун, конная рать тысяч в десять человек еще встанет где-нибудь на отдых. В тридцать тысяч — больше двух дней задерживаться не может. В шестьдесят — вообще не способна притормаживать в пути. Ну, а рати больше семидесяти-восьмидесяти тысяч не могут существовать в принципе. Как ни выкручивайся, а передохнут лошади по дороге.
Варягов, бредущих по обе стороны от обоза, на который они свалили свои щиты и доспехи, конница настигла во второй половине дня, широким походным шагом обогнала, пошла вперед. Наперерез среднему полку внезапно метнулся небольшой конный отряд. Олег поразился было отчаянности печенегов, но тут князь дал шпоры коню. Ведун, тихо ругнувшись и схватившись за саблю, рванул следом, краем глаза видя, что еще несколько бояр последовало его примеру.
— Мы нашли их, княже! — издалека закричали всадники, придерживая коней и поворачивая их по ходу общей лавы. — За Гнилыми озерами они, к Визинскому колодцу идут!
— Молодец, Бронислав! — так же громко заорал Владимир Святославович, рванул из ножен меч, вскинул над головой, потом перешел на рысь и спрятал оружие. Конница, поняв, что это уже приказ, а не просто желание князя вырваться вперед, тоже ускорила ход.
Таким аллюром ополчение двигалось часа два, и многие бояре на слабых конях начали отставать, останавливаться, чтобы переседлаться на заводных скакунов. Однако Владимир, увидев впереди по правую руку широкое водное пространство, уже перешел на шаг, подъехал к озеру и остановился.
— Вот, други. Завтра быть здесь сече, злой и лютой. Всё, привал.
— Почему именно здесь? — выразил недоумение Олег. — Нет же еще византийцев!
— Подойдут, — уверенно ответил Владимир. — Визинский колодец у нас за спиной, в десяти верстах. Иной воды ближе пяти дней пути для пешего нет.
— А это озеро?
— Гнилое оно, ведун. Соленое. Видишь, ни камыша, ни травы окрест нет?
Потянувшаяся было к воде гнедая и вправду недовольно фыркнула, попятилась.
— Однако округ озера сего идти — лишних пятнадцать верст, почти день пути для пешего. Там, дальше, но уже по левую руку, — указал вперед князь, — еще одно Гнилое озеро, еще больше этого. А потому иного пути Фоке на запад нет. Куда он десять легионов без воды проведет? Мы-то счас боевых к колодцу отправим, напоим, потом сюда вернем. Заодно и ратникам привезем воду. Опосля заводных туда отпустим, и пусть пасутся. А Фоке либо опрокидывать нас надобно, либо копьями до самого колодца толкать. И немедля, пока жажда пешцов его не обессилила. Так что, ведун, греков тут еще нет, верстах в пятнадцати за озерами дозор их заметил, однако же сеча уже предрешена.