— В море-океане, на острове Буяне стоит бык железный, медны рога, оловянны глаза. Ты, бык железный, медны рога, оловяпны глаза, вынь из девы красной Пребраны порчу и верхову, слово колдовское, глаз черный, навет долгий. Брось в океан-море, а белый мелкий жемчуг-песок, в печатную сажень, чтобы она не могла ни выйти, ни выплыть, не подыматься бы отныне и до века…
Крестик заныл — значит, всё получилось правильно.
— Боярыня, глаза закрой… — Семь раз он брызнул с пальцев мелкие капельки наговоренной воды на Пребрану, избавляя ее от возможного сглаза, потом по разу тряхнул на каждого из спутников и прошел по поляне, осыпая ее влажной пылью. — Так спокойнее будет. Ну, и черту я на всякий случай вокруг проведу. Так что ночью не гуляйте.
Пока совсем не стемнело, Базан натянул тент, холопка полезла расправлять походное ложе. Боярышня присела ближе к ведуну:
— Ты и вправду Бабу-Ягу трогал?
— Правда.
— Побожись.
— Перуном клянусь, разрази меня гром.
— Ты чего! — хлопнула Пребрана его по колену. — Ты чего — князь, Перуном клясться?
— Как умею.
— Значит, правда трогал?
— Правда.
— Покажи руку.
Середин повернул левую ладонь вверх. Девушка с минуту просидела тихо, потом осторожно положила ему на ладонь свою. Вдруг резко отпрянула, поднялась:
— Ничего ночью не случится, ведун?
— Постараюсь, — неуверенно пожал плечами Олег. — Вроде, спокойно всё.
— На тебя надеюсь! — напомнила боярышня, словно была тут самой главной. — Что-то есть не хочется. Рада! Давай, снедай по-быстрому и ко мне приходи. Мерзну.
Ночные смены распределили, как и в прошлый раз: Базану — вечернюю, ведуну — ночную, боярину — предрассветную. Середин, спутав коням ноги, обсыпал лагерь тонкой линией толченого угля, завернулся в шкуру и провалился в глубокий сон.
Он в очередной просыпался, шел к холодильнику, высыпал сваренные накануне макароны на сковороду, заливал яйцом, торопливо ел, после чего сбегал вниз, садился на мотоцикл и мчался, вдыхая ароматные сизо-белые выхлопные газы.
Потом открывал кузню, разогревал уголь. И всё было бы хорошо, кабы не струя вентилятора, что выбила из горна один уголек, и тот упал ему прямо на запястье…
Олег открыл глаза, потер левое запястье, к которому плотной тряпицей был привязан крестик. Больно, конечно, — но лучше не снимать. Пару раз он уже попадался, переложив амулет в карман, а потом забыв прикрепить его обратно. Спокойнее потерпеть, чем остаться без предупреждения, когда нежить какая-нибудь явится.
Ведун приподнял голову, оглядывая лагерь. Холоп сидел у еле тлеющего костра, экономя дрова. Судя по позе — не спал. Вокруг стояла тишина, через заговоренную черту никто не рвался. Хотя, конечно, тут не болото, нежить стаями не мечется. Может, кто темный и незаметный тихо прорваться пытается — но это не страшно. Пока человек линию не порвал — духам ее не одолеть.
Середин опять закрыл глаза, опустив голову на мех, и подумал о боярине Радуле. Ведь наверняка изборский князь ему не меньше серебра отвалил, чем самому Олегу. А меч у него — булат высшего класса. Такой один целой деревни стоит. И конь редкостный. И всё это здесь, рядом. Только руку протяни и возьми. Боярин сейчас спит. Подойти тихонько, резануть ножом по горлу — и никто не узнает, как разбогател вольный охотник…
Ведун услышал шевеление возле сумок, схватился за рукоять сабли, откинул край шкуры, рывком вскочил:
— Ах ты, гнусь!
Холоп, что пытался развязать его мешок, развернулся, выхватил меч и оскалился. В красном от углей свете зубы показались рядками кровавых клыков. Базан рубанул — неумело, из-за головы. Олег отступил, вскидывая саблю вверх и давая клинку воришки соскользнуть с нее в сторону. Тот ожидал весомого отпора, а потому по инерции пролетел вперед вслед за тяжелым клинком, оказавшись от ведуна на удалении полуметра, а потому рубануть его Середин не смог и просто ударил в лоб оголовьем рукояти.
Мальчишка молча рухнул на спину — но было уже поздно. На шум из-под полога выскочили обе девицы. Рада остановилась, раздумывая, а Пребрана рванула на себе рубашку, раздирая ворот до живота, кинулась вперед, чуть не сбив Олега с ног, и завопила в голос:
— Помогите, насилуют! Люди!!! Люди добрые! Смотрите! Смотрите на него! Он меня…
Промелькнуло что-то светлое, похожее на детский эмалированный горшок, и смахнуло девушку, как муху. Пребрана ватным кулем откатилась к своей служанке, которая, пользуясь моментом, уже лезла Олегу в суму. Причем не в суму с деньгами, а в ту, что с кузнечным инструментом.
— Боя… — указал было Радулу на нее ведун, но увидел его оскаленное лицо и шарахнулся в сторону. В тот же миг рядом прошелестело что-то массивное, со смачным шлепком врезалось в землю. — Ты чего, боярин?
— Щ-ща… — Тот замахнулся снова.
Середин вскинул было по привычке саблю, но вовремя сообразил, что против палицы эта тростинка не спасет, и резко пригнулся.
Ш-ш-ш-ш-р-р-р-р — прошелестело над головой. Середин отскочил, облизнул губы:
— Боярин, ты чего?
— Что, бродяжка безродный, разжился серебром из княжеской казны? — с ненавистью пробормотал богатырь. — Не бывать такому, чтобы смерд простой богаче боярина был. Мое всё будет! А тебя здесь закопаю!