Генерал-майор — не ахти какое звание, в штатных списках министерства обороны таковых числится едва не полтысячи, но в нашей чудесной стране во все эпохи влияние человека оценивали не по званию, а по должности. Любимец Екатерины II граф Орлов был всего лишь занюханным гвардейским сержантом и одновременно состоял при должности «ночного императора», пользуясь своим высоким положением на полную катушку.
Спросим себя, кем в официальной государственной иерархии были Алексашка Меншиков, Григорий Распутин или секретарь товарища Сталина Поскребышев? Вот-вот — решительно никем, но каждый был вхож в такие высокие сферы, что никакому провинциальному губернатору не приснится. А потому я ничуть не обращаю внимания на скромную генерал-майорскую звездочку и предпочитаю, чтобы Мишу Савельева знали как шефа Отдела Внутренней Безопасности тихого ведомства его высокопревосходительства адмирала Бибирева.
Кстати, сам адмирал, как человек не чуждый театральности и большой любитель драматических эффектов, постарался сделать все, чтобы ОВБ получил славу конторы, рядом с которой испанская инквизиция времен Торквемады покажется благотворительным комитетом для сбора поношенного гряпья в пользу вдов и сиро г.
Нет, я не спорю, мы частенько занимаемся весьма серьезными и крайне деликатными проблемами, но по большей части расследования ОВБ необыкновенно скучны и больше требуют работы с бумажками да компьютером, чем романтических приключений в стиле трех мушкетеров.
Однако устойчивое реноме свое дело делает — абсолютное большинство людей представляет себе ОВБ не иначе как организацией, в которой охотно и плодотворно трудились бы Цезарь Борджиа, Малюта Скуратов и маршал Советского Союза Берия Лаврентий Павлович. Вот и прекрасно — нам меньше трудностей.
…Я покинул каюту, свернул направо к лифту и через полминуты оказался в надстройке, поднимавшейся над серо-стальным корпусом «Измаила». По древней традиции этот отсек назывался «мостиком», но привычного по романам Жюля Верна штурвала с костяными ручками, диска судового телеграфа или первого помощника в аксельбантах с золоченым рупором тут не наблюдалось.
Прямо впереди — огромные трапециевидные обзорные окна высотой в два человеческих роста, справа и слева по борту кресла операторов связи и офицеров-техников. Мерцающие синим голографические дисплеи, многоцветная радуга индикаторов, сенсорные пульты — феерия красок.
На мостике оказалось всего девять человек, включая меня и капитана второго ранга Ярцева — командир «Измаила» в расслабленной позе стоял перед обзорным окном, заложив руки за спину.
— Первый дальний поход? — осведомился капитан, когда я подошел. Не повернулся, увидел мое отражение в наклоненном под углом стекле.
— Первый, — признался я. — Но на большинстве планет Солнечной системы бывал, четыре внутрисистемных прыжка за плечами.
— Неприятная вещь, — кивнул Ярцев, наблюдая, как расходятся гигантские створки шлюзов дока «Кронштадта». — Можешь не беспокоиться, прыжок через дальнюю ветвь Лабиринта почти неощутим, только голова слегка кружиться начинает.
«Ага, — сказал я сам себе, — даже здесь сработало, обращается на » ты», хотя виделись мы всего два раза, и то мельком. Отлично!»
— Переход в промежуточную точку в системах LHS-11 и Эпсилон Индейца займет четыре часа бортового времени, — продолжал капитан, по-прежнему не глядя на меня. — Затем боевая тревога, подготовка, двадцатиминутный прыжок к Тридцать Шестой Змееносца и молниеносная атака… Если представленные вами сведения верны, точка выхода окажется в четверти астроединицы от планетоида LV-3342, мы сможем нанести внезапный удар. Надеюсь, никаких изменений?
— Никаких, — ответил я. — Кажется, отправляемся?
Металлический пол под ногами слегка завибрировал, послышался тихий и уверенный голос ИР корабля:
— Предстартовые операции завершены, реакторы выведены на максимальную производительность, стыковочные шлюзы герметизированы, причальные балки отошли. Малый ход…
Громадная туша «Измаила» медленно выползла из дока, опустились солнцезащитные фильтры. Как только мы отошли от «Кронштадта» на два десятка километров, рядом с кораблем появились два миноносца, смахивавшие на серебристые винные бутылки, — здоровенные двигатели на корме и узкая вытянутая боевая палуба с ощетинившейся антеннами и чашами радаров командной надстройкой.
— Начинаю разгон до точки входа, — продолжал хладнокровно информировать ИР. — Активированы внутренние поля-компенсаторы, ускорение двенадцать «g», увеличиваю до девяноста «g», затем до двухсот.
— Откажет экран — превратимся в размазанный по стенкам студень, — хмыкнув, сказал капитан. — Представляю, как почувствует себя человек на планете с силой тяготения, в двести раз превышающей земную…
— Если можете себе это представить, значит, у вас чересчур богатое воображение, — сухо ответил я, припомнив, что случаи отключения генераторов полей имели место в прошлом и такие аварии гарантированно приводили к гибели экипажа.
Вероятность аналогичного происшествия на «Измаиле» — одна на миллиард, «Птолемей» заверил, что созданная им техника надежнее, чем молитвы Деве Марии. Искусственному разуму «Измаила», одному из птолемеевских отпрысков, вовсе не хочется погибать вместе с людьми, поскольку компьютер здесь на биооснове, цепочки клонированных человеческих нейронов — инстинкт самосохранения у разумных машин на высоте.