Князь сидел, подперев подбородок кулаком. Незастегнутая на груди ферязь разошлась, открыв легкую шелковую рубаху, перехваченную на поясе алым кушаком. Тяжелый меч, спрятанный в узорчатые, украшенные самоцветами, ножны, покоился рядом, прислоненный к сиденью рядом с коленом. Волнистые светлые волосы Радомира сдерживались тонким золотым обручем с красными и зелеными камнями.
Правитель недовольно нахмурился и опустил ладонь на рукоять меча.
Правитель недовольно нахмурился и опустил ладонь на рукоять меча. Но на этот раз прикосновение к верному другу, который ни разу не подвел хозяина, не успокоило Радомира. Под суровым взглядом князя нервно заерзали шестеро бояр, расположившихся на лавках у стены.
— Ну что, ратные мои други? — сухо промолвил изборский князь. — Упустили первенца моего? Прямо из детинца украла его погань латинская? Окромя бабы заморской, заступиться за отрока оказалось некому?! Верно же вы мне служите, други. Не ожидал, не ожидал.
— Прости, княже, — кашлянув, поднялся один из бояр. — Супротив ратей человеческих, супротив железа булатного мы за тебя завсегда живота не жалели. А против ведовства черного тебе другие ратники надобны. Дружинники твои, как могли, сразиться пытались. Однако же не обучены они слово колдовское на щит принимать и порчу подворотную рогатиной накалывать. А что целы остались — не обессудь. Не смерти искали они безвременной, а победы быстрой над колдовством латинянским.
— Успели? — скривился Радомир.
— Сбежал колдун, — скинув тафью, склонил голову боярин. — Не через ворота, не через ряды наши. Провалился сквозь землю, отродье чернобогово. Где стоял, там и сгинул.
С тихим стуком распахнулась дверь, пропуская высокую фигуру старца. Постукивая кривой толстой палкой, длиннобородый, седовласый волхв в рубище, подпоясанном пеньковой веревкой, неторопливо пересек комнату под напряженными взглядами собравшихся людей. В нескольких шагах от возвышения, на котором восседала княжеская чета, он остановился, опираясь на тяжелый посох.
— Наконец-то, отче, — тихо сказал Радомир, вставая с кресла и спускаясь навстречу старику. — Заждались мы тебя, Похвислав. Беда у меня. Боги на меня прогневались. Допустили чародейство черное.
— Слышал, слышал, — протянул руку волхв и положил ее князю на плечо. — Духи леса шепчутся, сказывают всякое. И про беду твою мне нашептали, и про сына. Нет среди молвы этой слов утешительных. Так надобно ли передавать тебе слова горькие?
Князь оглянулся на жену. Та кашлянула, после чего упрямо мотнула головой:
— Я хочу знать все, Похвислав!
— Бабы, бабы, — покачал головой старик, отпуская княжеское плечо. — Незнамо вам, сколь блаженно пребывание в неведении. Ведь узнанного не выкинуть более из мыслей своих, не отринуть из памяти…
— Сказывай все, волхв, — отступил за кресло Радомир. — Горькая правда для нас слаще неведения.
— Ну так слушай, дитя мое, — распрямился волхв. — Нет у тебя, князь, врага неведомого, нет на тебе божьего проклятия. Есть токмо дар великий, твоему сыну доставшийся. Ради этого дара и украл его колдун, потому как для обрядов своих гнусных токмо в нем едином на всем свете нуждается.
— Ой, мамочка, — испуганно вскинула ладонь ко рту княгиня. — Что же он с Андрейкой делать станет?
— Всякое станет творить, — пожал плечами старик, снова скручиваясь над посохом. — Пока цели ворожбы своей не добьется. Али пока мальчонку не изведет.
— Что? Что?!
Старец встретил взгляд княгини, в котором плескалось отчаяние, и сокрушенно покачал головой.
— Сказывал я тебе, княгиня. Во многом знании многие печали.
— Радомир, — повернулась Веледа к мужу. — Ты должен что-нибудь сделать! Ты обязан!
— Остановись, женщина! — гневно повысил голос волхв. — Ты не смердка обычная, не купчиха, дабы округ радостей твоих все вертелось.
Андрей твой — сын княжеский, наследник стола изборского, первенец, рода продолжатель. Ты князю новых сыновей родишь. И дочерей тоже. Другие дети будут. Так надобно ли этого выручать?
Услышав слова волхва, князь вскинулся, медленно выпрямился во весь рост.
— … посмел..? — Слова с трудом находили выход сквозь крепко стиснутые зубы Радомира, ноздри его расширились. Едва сдерживающий гнев, что застилал глаза князя черной пеленой, правитель Изборска обрел такой вид, что бояре съежились и притихли, радуясь, что ярость князя направлена не на них. Несдержан был Радомир в гневе. Голову снесет, а потом уж разбираться станет.
Но волхв даже бровью не повел, спокойно продолжая:
— Здесь чародейство черное творится, княже. Неведомо, какими наветами и порчами на княжича ворожить станут, пока он у ворога находится, чему учить станут, какие слова говорить. Коли освободить его удастся, то кто в его образе вернется — сын али враг лютый? Тебе известен закон, князь Радомир. Коли вьюноша в землях чужих воспитан, вдали от дома родного — на столе княжеском ему не бывать! Не допустят боги такого позора! — И волхв приподнял, а затем тяжело ударил посохом об пол, словно подводя черту своему предупреждению.
— Я знаю закон, — переведя дух, кивнул князь. — Коли сын княжеский в иных землях долго воспитывался, али в плену вражеском пребывал, к власти его допускать нельзя. Однако же и глумиться над первенцем своим я тоже не позволю! — повысил голос Радомир.