Борис Геннадьевич вздохнул.
— А анекдот про машину, лодку и вертолёт вы знаете? Да знаете, все его знают. Впрочем, богословскими спорами займёмся в другой раз. Следующий номер нашей программы — это сегодняшнее исцеление. Ну, во?первых, поздравляю, конечно. «Луч любви» — очень сложное заклятье, немногим доступное… А теперь «во?вторых». Произведено, — тон его сделался сухим, официальным, — несанкционированное магическое воздействие первой степени. С минуты на минуту поступит жалоба Тёмных. И они получат право на равное по силе воздействие. Остаётся лишь догадываться, какое. Например, развяжут локальный военный конфликт с десятками человеческих жертв. Или наведут смертельную болезнь на кого?нибудь. Вполне возможно, тоже на маленького ребёнка.
— Они что, поголовно садисты?извращенцы? — тяжело вздохнул Дмитрий. Положительный ответ ничуть бы его не удивил. Взять того же омерзительного Валеру…
— Встречаются у них и такие, — подтвердил Борис Игнатьевич. — Но не слишком часто. Тут другое… Валера вам говорил, что обычные люди для Иных — это питательный субстрат? Знаете, есть у нас поговорка: человеку верь наполовину, Светлому — на четверть, а Тёмному не верь никогда. Но тут он в общем и целом прав. Только одного не уточнил — какими именно человеческими эмоциями поддерживают свою силу Тёмные. А они ведь страданием питаются, горем, тоской, завистью, похотью, яростью… Потому и стремятся сделать жизнь человечества как можно хуже. Вот так?то, Дима. Сегодня вы спасли своего сына — но тем самым, возможно, убили другого ребёнка.
Кофе показался Дмитрию удивительно гадким. Хотя, надо полагать, здесь потребляли только элитные, проверенные временем сорта.
— По?вашему, я должен был молча смотреть, как умирает мой сын? — спросил он глухо.
Борис Игнатьевич ответил не сразу.
— Вы могли, по крайней мере, позвонить Антону. В виде исключения мы задействовали бы некие резервы. Неприкосновенный запас. Не забывайте, что суть Договора ?именно равновесие, а не полный отказ от магии. Каждый наш промах даёт карт?бланш им, но верно и обратное. И потому у нас есть своего рода фонд… который, конечно, мы не спешим растранжирить. Но бывают особые случаи. Ваш, например.
Дмитрий молчал. Всё это было здраво, понятно и даже относительно этично. По крайней мере, в обывательском понимании. Но… хотелось большего.
— Знаете, Борис Игнатьевич, ?сказал он наконец, — в одной лишь Москве ежедневно умирают сотни детей. А может, тысячи, я ж статистики не знаю. Но вы собирались потратиться именно на меня. Вернее, на Сашку. Почему? Из особой любви и жалости к ребёнку, которого, скорее всего, и не видели не разу? Не логичнее ли предположить, — он помедлил, собираясь с духом. — Не логичнее ли предположить, что ваши мотивы не столь бескорыстны? Что Сашкино исцеление меня кое к чему обязало бы? Я даже догадываюсь, к чему именно. К себе на службу небось позвали бы? В Ночной Дозор?
Шеф резко отодвинул ладонью недопитую чашку и наклонился к Дмитрию. Под глазами у него отчётливо набухли желваки. Похоже было, что прошлой ночью не спал и он.
— Да. Ни к чему играть в кошки?мышки. Вы правы. Я действительно очень хочу принять вас к себе в Дозор.
Мне не хватает людей.
— Вы, наверное, хотели сказать «Иных»? — поправил его Дмитрий.
— Я сказал то, что сказал! Обычные ли, Иные ли — это всё равно люди. И можно быть человеком, а можно… — он брезгливо махнул ладонью, будто отгоняя комара. — И тут не столь важен уровень силы… Просто вот вам, Дима, я мог бы доверять стопроцентно. Увы, далеко не о каждом Светлом я могу это сказать.
— А я вам? — Дмитрий украдкой посмотрел на часы. — Мог бы я вам доверять стопроцентно? Не думаю. Впрочем, это беспредметный разговор. Из разряда детских вопросов, кто кого поборет, кит или лев.
— Дмитрий, — устало протянул Борис Игнатьевич. — Поймите, что именно в Ночном Дозоре вы как раз и могли бы приносить наибольшую пользу. Не мне, не Светлым — а людям. Обычным людям. Которых вы, вообще?то говоря, обязаны любить как самого себя. По заповеди Спасителя. Как знать, не этого ли в сложившихся обстоятельствах требует ваш долг христианина? И не бежите ли вы сейчас от своего креста?
И что ему ответить? Звучало это заманчиво, открывало лазейку… и даже не слишком обдерёшь бока, протискиваясь. Господи, взмолился Дмитрий, ну помоги… Снова помоги, как утром. Дай разумение… Ведь я же не выстою. Сломает он меня… это не Антон с Леной… это настоящий…
Он сам не знал, кто «настоящий». Искуситель? Князь ада? Нет, не чувствовалось в пожилом Ином ничего этакого… инфернального. На какие бы чудеса он ни был способен — всё равно ведь человеческое… слишком человеческое.
Но старик в кресле ждал ответа. А слов не было. Господь не спешил с подсказкой.
Почему?то вдруг Дмитрию стало скучно. И он вновь взглянул на часы — теперь уже в открытую.
— Вы очень складно говорите. Но ведь вы же сами не верите во Христа? Значит, все ваши слова — это попытка посмотреть на вещи моими глазами. Но этого у вас никогда не получится, потому что у вас нет веры. Я… извините, но я уж как?нибудь сам разберусь со своей совестью и со своим крестом. А сейчас… Вы извините, но мне пора. Меня жена в больнице ждёт. И сын… Борис Игнатьевич… Ну вы что, силой меня тут будете держать?