Дмитрий молчал. Прав был Серебряков, на двести процентов прав. Если Сумрак — это шиза, то всё объясняется обыденным образом. Всё прекрасно вписывается.
— Знаешь, — задумчиво протянул Лёшка, — что косвенно свидетельствует в твою пользу? Ну, то есть в пользу твоей магии?багии? Это что менты тебе поверили, так вот просто отпустили. Прикинь, валяется истерзанная девка, рядом — какой?то лох. На кого проще всего дело повесить? Правильно, на лоха. Типа сперва изнасиловал, а потом испугался, вызвал кого надо… только вот, сука, теперь тупит, чистосердечного писать не хочет… Будь всё как обычно — ты бы сейчас не здесь со мной коньяком накачивался.
Дмитрий опустил голову. Да, Лёшка опять выбил десять из десяти. Всё именно так и было. Поначалу.
Снова вспомнился кабинет — прокуренный, скучный. Подтёки салатовой краски на стенах, пыльное окно во внутренний двор. Кипы пухлых папок на столе, прозрачные, ничего не выражающие глаза следователя прокуратуры Кузьмина.
Дмитрий честно изложил всё, как было — умолчав, конечно, о соскальзывании в Сумрак. Разговор с несчастной матерью, отчаянное желание хоть что?то сделать. Решение провести собственное расследование — то есть обойти все дома подозрительной зоны, на маршруте Волковы?Беляевы. И неслыханная удача. Прямо так и валялась в подвале, в углу. Темно, вот никто из жильцов и не заметил. Не под ногами же.
Капитан Кузьмин ему не верил. Ни на грош. Кулаки, правда, не распускал, не матерился — но скучающим тоном советовал сознаться по?хорошему. Расписывал радости чистосердечного признания и ужасы следственного изолятора. Дмитрий напомнил, что есть ведь ещё и девочка. Которая, когда почувствует себя получше, вспомнит настоящих преступников. Капитан рассмеялся и объяснил, что после таких страданий девочки обычно ничего не помнят. И ещё вопрос, вернётся ли к ней ясный рассудок.
И вот тогда он понял, что влип. Крепко влип. Что из этого затрюханного кабинета он не вернётся домой. Что впереди — долгие месяцы следствия, которое действительно неизвестно ещё чем обернётся. Даже если дело развалится на суде — доживёт ли он до суда? С подобным?то обвинением?
Всё действительно зависело от следователя. От того, что он напишет в протокол. И что, денег ему предложить? Не умел Дмитрий такого, да и капитан вроде бы соответствующих намёков не делал. Похоже, всерьёз был убеждён в вине лоха?математика.
Кузьмина надо было переубедить. Не словами, нет — все слова уже прозвучали и осыпались в воздухе, как пыльца с крыльев дохлой бабочки. Нужно как?то иначе.
Нужно как?то иначе.
Плохо осознавая, что делает, Дмитрий потянулся к чужому сознанию. Словно у него выросла третья рука, лёгкая, невидимая — и этой рукой он осторожно погладил капитанские мысли. На ощупь они оказались шершавыми, занозистыми. Но вскоре, поддаваясь воздействию извне, стали тёплыми и гладкими, точно бок остывающего чайника.
— Да, вы правы! — энергично согласился капитан. — Всё именно так и было. Это ж такое везение, что вы на неё наткнулись. И вы очень помогли нам своими показаниями, теперь мы точно возьмём этих тварей. Спасибо, не буду отнимать у вас больше времени. Распишитесь вот тут. Всего доброго.
И долго ещё Дмитрий бродил под мелким, назойливым дождём, которым завершилась недавняя гроза. Бродил по мокрым улицам, не выбирая направления, безнадёжно пытаясь унять чехарду мыслей. Что же получается? Вот уже третий раз он, православный христианин, раб Божий Димитрий, воспользовался магией? Ну, пускай второй — тогда, с оборотнем, он сам не понимал, что происходит. Но сегодня?то! После объяснений Антона, после исповеди и причастия! Во рту чувствовался металлический привкус предательства. Именно так. Соблазнившись этими открывшимися способностями (открывшимися? Открытыми! И ясно кем открытыми!), он распинал в себе Христа! Вместо того, чтобы мужественно понести свой крест — он предпочёл иные, более чем сомнительные дары. Будто он уже и не член Церкви, а этот… Иной. Вот так, — пронеслось в голове, — и случаются предательства. Сперва благие намерения… спасение сорока двух детей… потом одной девочки… потом себя, любимого…
И куда тянется этот путь? Да уж ясно куда. Правильно у Льюиса сказано — дорога в ад спускается полого. Едва заметно. И что теперь? Снова бежать на исповедь в первый попавшийся храм? А толку? Даже если очередной батюшка, не желая препираться с очевидным безумцем, и примет его словесное покаяние — то примет ли Господь? Примет ли, прямо сказать, колдуна, мага — который, кстати, вовсе не уверен, что случай с капитаном был последним.
Умом Дмитрий понимал, что так нельзя, что это — отчаяние, самая страшная бесовская ловушка. Шанс на спасение, на прощение есть у любого, даже у величайшего грешника. Лишь бы покаяние его было искренним. А насколько оно искренне в его случае? Дмитрий и сам не знал.
Домой он тогда явился лишь под вечер, мокрый насквозь. Ане ничего объяснять не стал, молча полез в ванну, потом рассеянно поглощал ужин, не чувствуя вкуса. И уже ночью вспомнил, что так и не проверил работы девятиклассников?«переписчиков». Пришлось вылезать из нагретой постели и проверять — алгебра в девятом «А» шла первым уроком.