Наконец, после утреннего намаза, конники снова ринулись под стены. Правда, теперь они не просто сыпали стрелы между крышей и стенами, а дожидались, пока там промелькнет чья-нибудь голова. Это заметно снижало расход стрел — русские все равно почти не отстреливались и подведению тарана не мешали. Пальнули, правда, из своей пушки — но без результата.
Начались гулкие удары, сопровождаемые ясно различимым треском: ворота поддавались.
— Гумер, — приказал мурза. — Сажай на коней вторую и третью сотни. Сейчас начнется.
Треск перешел в громкий хруст. Еще удар, еще.
— Прикройте их! — завопил мурза, отталкивая Дашу и вскакивая со своей подушечки.
Таран покатился назад. Нукеры выскакивали из него сзади, обегали и устремлялись вперед, к воротам. Теперь стало видно, что створки висят перекошенными, и достаточно небольшого усилия, чтобы они вовсе обрушились.
Первая сотня принялась осыпать верх стены у ворот стрелами, чтобы защитники не помешали воинам доделать свою работу. Повернулся ствол, грохнул пушечный выстрел. Заряд буквально смел половину дорубающих створки татар, но теперь, уже чувствуя близкую добычу, ни один из них не отступил ни на шаг и даже головы не повернул. Подлетели ближе несколько всадников, кинули веревочные петли, зацепив воротины за верх. Двоих русские тут же сбили стрелами, но трое остальных рванули…
— Да! — в азарте подпрыгнул Алги-мурза. — Гумер, коня!
Створки с грохотом обвалились, подняв облако пыли. Нукеры, пешие и конные, кинулись вперед. Послышался новый грохот, поднялись новые тучи пыли, в которых оказалось вовсе ничего не разобрать. Грохнул пушечный выстрел с дальнего угла, свалив десяток коней и нескольких татар, потом снова выстрелила ближняя пушка, добавив дыма. От ворот доносился звон железа, выкрики, стоны.
— Да что же там такое?! — в нетерпении подпрыгивал мурза и крутил головой: — Гумер! Где тебя нечистый носит?!
Наконец пыль начала оседать, и в просветах чистого воздуха татарин стал различать образовавшийся на месте ворот каменный завал. Подняться на него верховому — только ноги коню ломать. Ногайцы спрыгивали с седел и пытались вскарабкаться наверх, на ходу отбиваясь от копий, которыми русские кололи сверху. Это еще полбеды. Имея даже такой лаз во вражескую твердыню, отважные нукеры все равно пробились бы внутрь и добились победы. Но с обеих угловых площадок им в бок били лучники, а еще…
Б-бах! — выстрел пушки смел с каменистой россыпи и тех, кто уже почти забрался наверх, готовясь ступить на стену крепости, и тех, кто еще только начинал карабкаться на завал.
Б-бах! — выстрел с другой площадки ударил по тем, кто еще только приближался к стене.
Ногайцы еще надеялись на успех и торопились вперед, но их радостный порыв уже начал заметно угасать. Алги-мурза понял, что, не срыв хоть одну из угловых площадок, войти в крепость ему не удастся. Это значило подводить таран к стене, выколачивать из нее несколько тех толстых дубовых кряжей, что местами выглядывают из-под земляной насыпи, потом подкапываться под нее, пока та не начнет проседать под ногами защитников. А это не воротину выбить, это работа долгая и нудная. На нее еще и не всякий нукер согласится. Если, вообще, согласится хоть один.
Штурм захлебнулся. Ногайцы отхлынули от крепости, оставив перед бывшими воротами закатившийся в пересохший ров таран и десятки темных тел. Русские тут же принялись швырять к поставленному на колеса срубу хворост и дрова. Потом выстрелили из пушки — одно из колес подломилось, со стены донеслись радостные крики. Вскоре от метко брошенного факела занялся и хворост.
Алги-мурза испытал жгучую, невыносимую тоску. Он понял, что ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра этой крепости ему не взять — разве только тупо погнать степняков вперед на каменный завал, или с лестницами на стены, позволить русским перебить половину, чтобы другая смогла-таки прорваться внутрь. Но где найти силу, что сможет заставить нукеров пойти на такое массовое и бессмысленное самоубийство? Скорее, они поднимут на копья своего мурзу.
Сесть в долгую осаду, заставив их сдаться голодом? Начать подкапывать угловую площадку? Но через несколько дней почти наверняка примчатся боярские сотни из Оскола, если только они уже не скачут сюда. И тогда им придется столкнуться с кованой конницей, а не деревянными стенами.
— Ты меня звал, Алги-мурза? — запыхавшись, подбежал нукер.
— Где тебя вечно носит, — поморщился татарин. Глубоко вздохнул и приказал: — Сворачивай шатер. Мы уходим назад.
* * *
— Татары! — тревожно закричал стрелец с угловой башни, оглянувшись на крепость. Потом поправился: — Татарин! — А потом, уже намного тише, поправился еще раз: — Татарка!
Всадница, ведя в поводу еще двух заводных коней, домчалась до ворот, которые ради одного возможного врага запирать не потрудились, пронеслась, не снижая галопа, до воеводского двора, перекинув ногу через голову лошади, спрыгнула на землю и заторопилась к дому.
— Ты куда? — заступил ей дорогу один из стрельцов.
— Боярыня Батова к воеводе! — грозно прикрикнула татарка, оказавшаяся выше его на полголовы.
— Да какая ты боярыня?! — хмыкнул стрелец, перехватывая бердыш горизонтально и толкая им гостью. — Пошла прочь отсюда!