Обоз из почти полусотни повозок вытянулся длинную ленту на ведущей куда-то к двугорбому холму дороге, и татарин, заскучав рядом с матерью, сидящей сейчас на козлах кибитки, как простая русская невольница, помчался вперед. И очень вовремя: вперед на холме он заметил шевеление, и с изумлением осознал, что это — девка!
Еще одна ладная молодуха, в пару к той, что бежит сейчас за повозкой — это уже не маленький, а весьма неплохой табун, который точно сможет прокормить и его, и старую мать.
И очень вовремя: вперед на холме он заметил шевеление, и с изумлением осознал, что это — девка!
Еще одна ладная молодуха, в пару к той, что бежит сейчас за повозкой — это уже не маленький, а весьма неплохой табун, который точно сможет прокормить и его, и старую мать. А коли Аллах будет милостив — то и тех невольниц, что он поймает еще и станет возить с собой, заставляя ласкать себя ночью и собирать кизяк днем.
Татарин негромко выругался, поняв, что заметил добычу не один, что от обоза отделяются и устремляются вперед все новые и новые всадники — а он, как назло, все время плелся в конце обоза, перед следящими за отарой мальчишками, и теперь оказался в самом конце скачки!
Высокая, стройная девушка в парчовых шароварах и мужской косоворотке, сквозь которую соблазнительно выпирала высокая грудь, словно дразня мужчин, тряхнула головой, позволила длинным шелковистым волосам упасть вперед через плечо, потом откинула их назад, выдвинула вперед колчан и подняла лук.
— Лук? — удивился Фатхи-Гиззат. — Откуда у русской бабы лук? Эти урожденные рабыни и натян…
Граненый наконечник пробил его грудь, стрела, пронзив тело насквозь, глубоко вонзилась в круп кобылы, и Фатхи-Гиззат, так и не додумав своей мысли, завалился набок.
Скорей, скорей! Татары мчались вперед, пригибаясь к шеям коней, прячась за ними от стрел, но не отвечая на выстрелы, чтобы не ранить ладную девку — не попортить товар. Потуги русской полонянки отбиться вызывали смех: куда бабе против прирожденных воинов! Да и не видно, чтобы куда-то попадала.
На доносящийся со стороны обоза вой они не обращали внимания — а именно там татарки уже раздирали себе лица, видя самое главное: лучница стреляла не в первых всадников, а в задних, убивая их одного за другим незаметно для остальных.
До татар осталось полторы сотни шагов, сотня, полсотни…
— Варла-а-ам!!!
И тут уже тянущие вперед руки лихие ногайцы увидели, как на вершине холма, за спиной молодухи, словно выросли русские бояре. Сверкающие прочной сталью панцири и бахтерцы, высокие шеломы с кокетливыми алыми флажками на острых кончиках, длинные рогатины с широкими северными наконечниками. Рогатины опустились кончиками вперед, и кованая конница начала стремительный, сверху вниз, разбег.
Не готовые к схватке татары со всей силы, разрывая губы лошадей, натянули поводья, стремясь остановиться, успеть развернуться, уйти — но смертоносная железная лава уже неслась вперед, не оставляя ни единой мига для спасения. Витязи вонзали рогатины в тела врагов, бросали тяжелые копья в них и мчались дальше выхватывая сабли и рубя все живое, попадающееся на пути. Юля металась на вершине, пытаясь выглядеть из-за спин воинов хоть какую-то цель для выстрела, выпустила пару стрел в какие-то фигуры, пытающие убежать в сторону реки, потом пробила грудь пожилого татарина, также схватившегося за лук.
Все! В уходящем из ставших негостеприимным приволжских степей роде было всего два с небольшие десятка воинов — и все они, как глупые бабочки на свет лучины, ринулись за одинокой девкой на холм. Четверых подстрелила Юля, остальных смахнула, словно крошки со стола, боярская кованая рать. Только трое нукеров, гнавших по густой траве между дорогой и Донцом конский табун, успели сообразить, что сделать ничего не смогут, и, не желая погибать вместе с родом, умчались назад, унося в степь печальную весть об исчезновении кочевья Гиззатов.
Русский воин, пройдя путь с вершины холма до дороги уже пешком и собрав на своем плече целую охапку поясов с болтающимся на них снаряжением, дошел до самого дальнего татарина, отпихнул ногой воющую над ним старуху и недовольно спросил:
— Стрела где? Его ведь стрелой убило? Где стрела? Не сломала?
— В лошади, — не переставая выть, ответила татарка.
— В крупе торчит.
— Смотри, если соврала! — погрозил он кулаком. — Стрелу, знаешь, сколько трудов сделать надо? Стрелу боярыне нужно вернуть.
Он наклонился, быстро пошарил правой рукой по телу, расстегнул пояс и перебросил его через плечо:
— Татарам сабли ни к чему.
Донеся собранное добро до последней повозки, он небрежно сбросил его внутрь, дошел до привязанной рядом с коровой девки, вынул нож и разрезал веревку. Полонянка упала на колени и в голос заревела.
— Ладно, успокойся, — наклонился витязь и полуобнял ее за плечи. — Минуло все ужо, отошло. Садись на козлы второй телеги, правь домой. Да за татарчатами у отары приглядывай. Чтобы и сами не улизнули, и овец не растеряли. Поняла?
Бояре не стали разыскивать ногайцев, успевших умчаться в луга, в сторону степи, или вломиться в заросли прибрежного кустарника. Они лишь освободили русских пленников, которых вместе со снегиревскими смердами оказалось еще пятеро, посадили их на передки кибиток, а вместо них кинули со связанными руками татарок, что помоложе, и ладных пареньков. Малым детям предоставили бежать самим, а стариков просто отпустили на все четыре стороны. Храмцовские смерды погнали табун, а все остальные отправились с обозом. Часа через два после скоротечной схватки обоз медленно развернулся и покатился назад. Спустя два дня он дополз до холма варламовской усадьбы и остановился там.