Там, оказывается, уже вовсю обедали. Мужики угрюмо выгребали из котла постную кашу, молча косясь на подошедшую боярыню, женщины пока ждали своей очереди.
— Да, жадная я, жадная, — в ответ на их взгляды подтвердила Юля. — Ничего, пожуете на обед пустой ячки. А жаркое, — она скинула косулю на землю, — на ужин будет.
В глазах смердов что-то неуловимо изменилось, и ложки замелькали заметно быстрее.
— За леском прогалина имеется, — перевела дух Юля. — Приметная, с кучкой пирамидальных тополей и полоской из ивняка. Там кабан лежит. Мне его не утащить было. Как пообедаете, сходите и принесите.
Двое из мужиков понимающе переглянулись, облизали ложки, спрятали их за пояса и поднялись.
— Вы чего, Павленок? — удивилась Мелитиния — Ешьте, а то остынет.
— А ну как волки на дичь набредут? — тряхнул головой низкорослый паренек с короткой клочковатой бородой. — Али хорьки попортят? Не, мы счас сходим. А кашу ввечеру, с сальцом доедим.
— Про сало боярыня ничего не говорила! — предупредила кухарка.
— Так все одно тушу разделывать придется, — откровенно ухмыльнулся Павленок. — Как же салу не остаться?
Юля подошла к бабам, заглянула в пустые лукошки, покачала головой:
— Только зря время потеряли. После обеда ступайте ивовые прутья резать. Вечером щиты сплетем, а завтра вершу на реке поставим. Глупо на самом берегу без рыбы сидеть.
— Слушаем, боярыня, — поклонились те.
— Мелитиния, я пойду печи посмотрю, а потом ем.
— Все приготовлю, боярыня.
Юля кивнула и пошла к дому, на ходу снимая колчан. А вроде, и ничего, получается. Жить можно.
* * *
За три недели переселенцы успели более-менее освоиться на новом месте. Мясо подстреленного вепря в первый же день хорошенько протушили в глиняных крынках, залили сверху жиром и, за неимением погреба, просто закопали в тенистом месте, обвязав от подземных насекомых промасленной тряпицей и прикрыв досками. Впрочем, оставшегося на костях мяса все равно хватило всем еще на два дня. Рыба в Осколе оказалась то ли непуганая-неловленая, то ли Юля по неопытности поставила ловушку с чересчур большими крыльями — но рыбы в полуметровом садке оказывалось каждый раз куда больше, нежели люди могли съесть, и теперь боярыня была озабочена тем, как ее сохранить.
Навялить — соли мало, да и дорога. Накоптить — это уметь надо.
Собственно, этим Юля и занималась, ставя в печи эксперименты: пыталась уложить рыбу на деревянную решетку — металлической в припасах не нашлось — на такую высоту и подобрать такой огонь, чтобы и решетка не загорелась, и рыба прогрелась, да еще и дым требовалось добыть в нужных количествах.
Больше поставить к печи оказалось некого: бабы уже с третьего дня отправились ворошить, а потом сгребать сено, Ероха, поначалу подмогнувший с разделкой дичи, потом с рубкой кольев для верши, потом с ямами, потом с дровами, только-только застелил дранкой крыши навесов, и теперь старательно колол, чурбаки для крыши. Мелитиния чистила рыбу, ставшую в последние дни основной пищей, скребла шкуры — недавно боярыня прошлась по лесу и подстрелила еще пару косуль, — ходила за хворостом.
Время от времени Юля вспоминала мужа: ничего себе, медовый месяц устроил! Да еще и сам сбежал всю усадьбу на нее бросив. С другой стороны, она гордостью видела, как растет кипа сена под навесом, вспоминала, сколько крынок с тушеным мясом успела закопать впрок и думала о том, как продемонстрирует все это своему непутевому мужику.
— Да, надо, наконец-то, тюфяк сеном набить, — вспомнила она, наблюдая из окна, как бабы скидывают под навес с повозки очередной стог сена.
И снова вернулась к печи. Выложила на стол щуку, поворошила кочергой угли. Рыбина опять получилась не столько закопченной, сколько пропеченной насквозь. Есть, разумеется, можно — но ведь добивалась-то она совсем другого!
Юлю так и подмывало бросить на угли, под решетку с рыбой, охапку сырых веток, после чего дыму появится — хоть святых выноси! Но она точно помнила, что ее знакомые коптили рыбу на березовых опилках. Значит, дым был не сырой, а нормальный, древесный! Ну, не у смердов же совета спрашивать?
С улицы послышался громкий крик, странный шум. Женщина приподнялась на цыпочки, пытаясь от печи разглядеть через окно, что там случилось. Потом еще поворошила угли — надо дров немного подкинуть, а то прогорят все, пока она разбираться ходит.
Хлопнула входная дверь.
«Неужто Варлам вернулся?» — радостно екнуло в груди.
Она быстро окинула себя глазом: шаровары чистые, а вот вместо шелковой блузки — простая мужицкая косоворотка. Может, сбегать переодеться?
Шаги перед кухней — она повернулась навстречу… И увидела татарина, в металлической шапке с болтающимися позади волчьими хвостами, стеганом затасканном халате, с черными усами, тянущимися над верхней губой и по сторонам спускающимися вниз, с кривой саблей, покачивающейся в правой руке. Наткнувшись на молодую, ладную бабу, татарин осклабился и шагнул вперед. Он не знал только одного: перед ним стояла не сладкая добыча, а воин, успевший пройти уже три военных похода.
Торопливым движением Юля подбросила край скамейки, швыряя ее на разбойника, а когда тот вскинул вверх руки, защищаясь, припала на колено и со всей силы врезала кочергой по выглядывающей из-под халата ноге — чуть-чуть ниже колена. Татарин хрюкнул от боли, падая в сторону, и второй удар пришелся ему в лицо. Потом еще и еще — женщина пыталась перебить ему горло, но постоянно промахивалась и в кровавую кашу расколошматила всю нижнюю часть лица. Потом, спохватившись, кинулась в горницу, захлопнула входную дверь, кинулась к окну.