Дикое поле

Каждый, словно на подбор — примерно пуд весом, слегка приплюснутый, блестящий. За пару часов смерд перетаскал три десятка камней на телегу, после чего они отправились назад.

Над холмом поднимался сизый сырой дым: храмцовские ратники выжигали толстые корни и многообхватные пни.

После полудня отобедали густой пшенной кашей с прихваченным еще из Северной Пустоши салом, но потом незнакомый Юле молодой кузнец, которым так гордились бояре, прямо на горячей земле начал класть первую печь, подбирая валуны по размерам — так, чтобы мелкие камушки заполняли щели между крупными, а потом щедро обмазывая их глиной. Одновременно вокруг него, под присмотром Варлама, смерды начали поднимать стены из отобранных дубков примерно в локоть толщиной.

— Кощунство какое, — не удержался от реплики Григорий, помогая поднимать на холм бревно. — Из дуба стены рубить!

Немного в стороне от дома братья Анастасий и Сергей самолично ставили навес на высоких столбах — для сена. Рядом двое смердов рубили навес низкий, но вытянутый — лошадям. К вечеру усадьба начала приобретать очертания будущего жилья: два навеса оставалось только прикрыть дранкой, стены широкого дома поднялись на четыре венца, над которыми проглядывала пока еще беструбная печь.

На следующее утро боярин Храмцов вместе с Николаем Батовым умчались в недалекий лес на охоту, часть смердов отправились к реке рубить на жерди молодые тополя, а остальные снова взялись за дом, предоставив женщинам заниматься скотиной и едой. К полудню на стенах появилось еще шесть венцов, и строители занялись стропилами.

— Сегодня в дом войдешь, — пообещал сверху Варлам, и Юля поверила, наблюдая, как плечистые смерд Иннокентий и боярин Григорий проталкивают в окна дубовые доски в ладонь толщиной.

— Двери-то будут, или только стены? — с улыбкой поинтересовалась она.

— И двери, — прокряхтел мужнин брат, — и крыша…

После обеда над усадьбой появилась первая обвязка из поставленных углом вверх жердей, потом вторая. Их соединили длинным, тонким дубовым бревнышком, после чего остальные стропила принялись крепить к нему. Григорий с усталым Иннокентием все таскал и таскал внутрь доски, и Юлю все подмывало спросить — куда он их все там девает? Однако вскоре они сели вдвоем на улице, уложили рядком три доски, приколотили поверх них короткими, кованными ребристыми гвоздями две толстые жердины, обтесанные с одной стороны, еще одну — под углом к предыдущим. А затем Григорий, хитро поглядывая на невестку, принес две длинные железные петли, купленные еще в Москве, и принялся с демонстративным старанием прибивать уже их.

— Это для чего? — поправила берет Юля. Поначалу он здорово ей мешал — как впрочем, любая женская одежда шестнадцатого века, состоящая, в основном, из множества юбок и платков. Тяжелые одеяния душили тело, привыкшее к спортивному костюму и короткой, ничем не прикрытой стрижке. Однако татарские шаровары и самодельная блузка смирили ее с действительностью. Привыкла она и к берету, не позволяющему называть ее простоволосой.

— Вы чего это делаете? — повторила вопрос боярыня, но Григорий не ответил.

Они с мужиком подняли получившийся щит и понесли к дому. Вскоре из-за угла послышался стук топора. А потом появился и Варлам.

— Пойдем. — Его широкая улыбка ощущалась даже сквозь густую бороду.

Юля двинулась следом, зашла за угол. Муж посторонился, пропуская ее вперед, и кивнул на дверь:

— Открывай.

Женщина глубоко вздохнула, толкнула створку и шагнула внутрь.

Стены. Ровные бревнышки, из-под которых выпирал еще влажный мох — интересно, откуда они его взяли? Пол лежал на месте, плотно подогнанный, доска к доске. Дверь закрывалась и открывалась, и у стеночки стоял приготовленный засов.

Дверь закрывалась и открывалась, и у стеночки стоял приготовленный засов. Над головой сверкал ровной, свежей древесной белизной потолок — доски поверх стропил. И хотя сквозь щели над головой просвечивало небо, хотя окна все еще оставались просто дырами в стенах — без слюды и ставен, это все-таки был дом.

Юля подошла к мужу, старательно вытряхнула из его бороды и усов мелкую стружку и опилки, обняла и крепко поцеловала.

— Сегодня я хочу ночевать здесь! — потребовала она.

— Конечно, — кивнул Варлам.

Вечером в лагере был праздник. Не столько в честь почти полного окончания строительства, сколько по тому случаю, что бояре привезли с охоты крупного секача и еще годовалого кабанчика. Люди уже успели соскучиться по ароматному сочному жаркому из парного мяса, почти забыли за два месяца пути, что это такое — есть до отвала, без всяких ограничений. И сейчас пьянели от угощения, как от хмельного меда.

Первыми покинули пир Варлам и Юля Батовы — боярин прихватил свою походную медвежью шкуру и сшитую из лисьего меха накидку, подаренную еще до свадьбы будущей жене.

— Эй, молодые! — окликнул их боярин Храмцов. — Как усадьбу-то назовете?

Варлам остановился, посмотрел на жену, пожал плечами и произнес всего лишь одно слово:

— Батово.

Глава 5. Кривой колодец

Ставка рода Мансуровых отличалась от стойбища Алги-мурзы только тем, что вместо полутора десятков здесь стояли два с половиной десятка шатров, да еще тем, что двадцать из них выглядели, как гордость мурзы — оставшийся после отца наследный шатер: двадцати шагов в ширину, подбитый войлоком изнутри и укрытый сшитыми в единое целое овчинными шкурами.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99