Внутри кемский вокзал оказался такой же аккуратненький, как и снаружи. Посреди — ровные ряды простых деревянных лавок для ожидающих, лавки большею частию пустовали, а на одной, подложив под голову дорожный заплечный мешок, прикорнул какой-то преждерожденный дедок в стареньком бушлате и светящихся на коленях портах; три билетные кассы справа да буфет с чаем и ватрушками слева.
В толпе прочих прибывших Баг прошел вокзал насквозь и оказался на небольшой площади, от которой супротив вокзала брала начало широкая улица и — по бокам — два переулочка поменьше. Площадь опоясывал неширокий газон с аккуратно подстриженной травой. Одинаковые двухэтажные домики с серыми черепичными крышами радовали глаз хозяйственной ухоженностью.
Рядом со зданием вокзала торчал врытый в землю, потемневший от времени и непогоды деревянный столб, к которому были приколочены доски-указатели.
«Причал», — гласила самая большая, направленная в сторону широкой улицы.
«То, что надо», — удовлетворенно кивнул Баг, поправил на плече сумку с «Керуленом» и сигарами и двинулся через площадь — вослед своим более опытным попутчикам.
Город Кемь, вытянувшийся вдоль берега одноименной, впадающей в Кемскую губу реки, оказался совсем небольшим, и вскоре Баг уже стоял на гранитной набережной, с интересом оглядывая обширный морской вокзал, а также крытые резные мостки-галереи на вмурованных в дно стальных сваях, в трех местах причудливыми изгибами бежавшие с одного берега на другой. Сваи были воистину огромные; оно и понятно — в холода им надо было противостоять могучему натиску льда. Узкие и длинные мостки с резными перилами — два человека только-только разойдутся — соединяли между собой помещения более обширные, издали напоминавшие классические ханьские беседки: квадратные настилы шагов пять на пять, все на тех же сваях, под высокими крышами с загнутыми краями. В беседках виднелся народ; кое-где торчали длинные удилища.
«Красота! — подумал Баг. — Удобно для самосозерцания и любования луной. Почти как в степи».
Из расписания движения водометных сампанов, вывешенного на одной из стен морского вокзала, следовало, что до отправления ближайшего в сторону Соловков остается часа два — сампан прибудет с Большого Заяцкого, приехавшие его покинут и тогда, забрав желающих, он повернет в обратный путь. Баг решил провести время с пользой и направился в расположенную неподалеку от вокзала харчевню «Пустынник Онуфрий», широкое приземистое здание с просторными окнами, украшенными расписными наличниками.
В харчевне, где посетителей оказалось немного, он устроился за ближайшим к стойке небольшим столом и спросил у подбежавшего прислужника жареной рыбы с картошкой; служитель расплылся в улыбке и стремительно унесся на кухню.
В ожидании Баг закурил сигару.
— От… А знае кто, как у нашего Алешки о прошлом годе вышло… — донеслось до него. Баг оглянулся. Рядом, за столом побольше, степенно расположились пятеро бородатых мужчин — трое в синих, кое-где заплатанных ватниках и двое в поношенных халатах на вате; все как на подбор основательные, почти квадратные, они неторопливо уминали все ту же жареную рыбу, ломали заскорузлыми, грубыми пальцами хлеб и запивали трапезу чем-то из высоких глиняных кружек. Сразу было видно: почтенные селяне, не понаслышке знающие, как растет гаолян и откуда берется молоко. — Он мне сам сказывал, без омману!.. — Вытирая лопатообразной ладонью жирные губы, говорил один.
— Окстись, Емеля, сколь разов можно слушать, как лешак его по лесу водил, — отмахнулся другой и потянулся за очередной рыбиной. У Бага тихонько заурчало в животе. — Знамо дело, на то лесу хозяин даден, чтобы порядок соблюсти. А Алешка — известный дикуясник. Вот и привязывается к нему лихоманка по делам евонным.
— Алешка, он такой… — Емеля потянулизкармана ватника кисет с табаком. — Но тут дело нешутейное — про опояску дело! От…
— А что Алешка учудил с опояской? — заинтересовался третий, приложившись к кружке и утирая усы. — Сказывай.
— Учудил, как есть учудил! — Емеля любовно свернул себе потрясающую самокрутку и чиркнул огромной спичкой. — Алешка кажный год у бабки Степаниды наговор на скотину брал, пять лянов — и живи без хлопот. И шло, сталть, все у него справно: коровы пасутся, а сам Алешка ветер в штабеля закладывав по сторонам поплевыват. От… А заговор тот на опояске. Как вертаться зачнет, так поправит опояску, затянет туже — и коровы, что и не видать, где пасутся, как милые тут как тут. А по этому году… — Емеля со вкусом затянулся своею самокруткою, — Алешка передумал идти к бабке Степаниде. Восхотел пять лянов уберечь. Решил, сталть, и так сойдет.
Прислужник поставил перед Багом блюдо с ошеломляющей порцией изумительно пахнувшей жареной рыбы, жареную же картошку, посыпанную сверху укропом, — в отдельной тарелке, и еще в одной — груду соленых огурцов и маринованного чеснока. И убежал за чайником.
«Однако!» — устрашился принятых в Кеми норм питания Баг, но вслух ничего не сказал и вооружился палочками.
— От… — продолжал между тем за соседним столом Емеля. — Раз погнал, сталть, Алешка стадо на верхний луг, а сам приляг в тени да и засни. Сморило его. Просыпается: а коров и нету! Луг есть, деревья есть, а коров — нету! Куда бечь, что делать? Хватился Алешка за опояску и ну затягивать. Раз затянул — нейдут коровы. Малость пожди, другорядь тяни — нейдут. Он пуще тянет — ничего. Поди ж ты! Алешка, сталть, думат: видно, зря я деньгов-то пожадничал, новую опояску не взял, а эта вовсе негодна стала. А коров не иначе полевик попутал. От… Хвать Алешка моциклет да припусти к бабке Степаниде с поклоном, мол, прости дурня! С пол-ли проедь — глядь, а ему встречь коровы шуруют как шальные, что твои кони! От… Сталть, пока парень спал, животина далеко разбежись. А как зачал Алешка опояску теребить, коровы давай назад бечь. А он про то не знат, пуще опояску тягат. Скотина ровно ополоумевши была стала. От ить как быват!