Богдан провожал их взглядом, пока они не скрылись за домами.
«Отче сказал, у них свой катер…» — вспомнил он.
Сердце, успокоившееся было, сызнова пустилось вскачь.
Богдан медленно встал. Помедлил, набираясь духу.
«Даже если они поплывут куда-то, стук мотора я отсюда не услышу.
Помедлил, набираясь духу.
«Даже если они поплывут куда-то, стук мотора я отсюда не услышу. Далеко. И ветер шумит».
Надо было решаться. Эти двое были крайне подозрительны. Крайне.
Промысел Божий…
Жаль, Бага нет. Богдан очень скучал по нему — но тут еще и для дела…
«До каких же пор ты, драг еч, — строго и даже несколько неприязненно сказал себе Богдан, — будешь перекладывать все самое неприятное на друга?»
Он медленно, не вынимая рук из карманов, пошел к странноприимному дому.
Это было старое, крепкое трехэтажное здание серого кирпича под черепичной двускатной крышею, украшенной несколькими телеантеннами и тройкой могучих печных труб. Строили его, верно, еще в прошлом веке, и трубы в ту пору были насущной необходимостью, но, придавая строению законченный, сообразно величавый вид, вряд ли, однако, они сохранили свое значение по сей день…
Впрочем, какая разница. Не было для Богдана в том разницы.
Какие пустяки лезут в голову в решительные мгновения…
Пожилой служитель в наглухо застегнутом сером халате был на месте и, сильно ссутулившись, беззвучно шевеля губами, самозабвенно решал крестословицу. Лишь когда Богдан подошел к нему вплотную, он поднял голову.
— Чем могу? — спросил он.
— Добрый день, уважаемый, — проговорил Богдан.
— И вам поздорову, драгоценный преждерожденный… — выжидательно ответил служитель.
— Я был бы вам очень признателен, ежели бы вы сочли возможным проводить меня к преждерожденным Вэйминам. У меня есть до них дело.
На лице служителя отразилось искреннее сожаление.
— Так они ж, — ответил он, откладывая газету с крестословицею, — вот только вышли. Чуть-чуть вы разминулись.
— Могу я их подождать? — спросил Богдан, постаравшись тоже изобразить на лице огорчение.
— Так вотще, — покачал головой служитель. — В начале каждой седмицы они на матеру землю плавают. На день, много — на два. А в другое время как с утра выйдут — так до самого вечера и не возвращаются.
— Что за невезение! — сказал Богдан, внутренне ликуя. — Тогда, может быть, вы позволите мне оставить для них записку у вас?
Если бы служитель сказал «да», Богдан честно написал бы: «Почему вы сегодня утром следили за мной?» Ничего лучше он не смог придумать, пока шел от скамейки. В конце концов, даже если отрешиться от всех второстепенных мелочей, уже само по себе поведение тангутов возле его пустыньки было несколько странным.
Но служитель ответил иначе:
— Да что мудрить. Вдруг я забуду или выйду куда… Вы сейчас идите прямо в ихний покой, положите грамотку вашу на видное место и вся недолга. У нас же тут никто не запирает.
Зная порядки странноприимных домов, именно на такой исход Богдан и рассчитывал.
— Благодарю вас, уважаемый. Будьте любезны в таком случае, сообщите мне номер их покоя.
— Двадцать семь. Второй этаж, налево. — И славный служитель, посчитав свой долг выполненным, вновь потянулся к газете.
Богдан поправил очки и пошел к лестнице.
У нужной двери он остановился и отер пот. Воздуху не хватало.
Воздуху не хватало. И было очень муторно на душе. То, что он собирался сделать, никак не могло считаться сообразным деянием. Мало ли что ему покажется подозрительным — а вот нарушать безмятежную доверчивость богоспасаемого места и пользоваться ею в своих — даже не служебных, а просто своих! — целях было из рук вон отвратительно.
На миг у Богдана пропала вся решимость.
Но перед глазами у него, ровно наяву, проявились беспомощно и жутко оскаленные зубы замученной лисички — и более он не колебался.
Шатающиеся по дебре невесть зачем Вэймины были чрезвычайно, отчаянно подозрительны. Они вышли навстречу Богдану — прямо от мертвого тела с непонятной жестокостью искалеченного зверька, — и, хотя телесные повреждения явно были нанесены лисичке много ранее, по крайней мере вчера, — их скитания возле трупа наводили на размышления.
Богдан открыл дверь.
Только ничего не трогать руками. Это не обыск. Это я просто случайно зашел.
Чисто. Аккуратно. Прибрано и проветрено. Мебели совсем мало, только самое необходимое.
Небрежно брошенный на кресло маленький магнитофон.
Книги.
И тут сердце Богдана едва не выскочило из груди. Желваки вздулись от праведного негодования.
На подоконнике книги стояли стопами, и на самом верху одной красовалась большая, аглицкого издания книга по лисьей охоте. Они же там все на лис охотятся, вспомнил Богдан. В-варвары!!
Пожалуй, впервые в жизни Богдан вложил в это слово оскорбительный смысл.
Стараясь ни до чего не дотрагиваться, Богдан с трудом присел на корточки возле подоконника и стал просматривать корешки книг. Скажи мне, что ты читаешь, — и я скажу тебе, чего ты хочешь…
Не вспомнить сейчас, кто это сказал. Не до того.
Одна, две, три… нет, четыре книги на ханьском наречии. По изгнанию и заклинанию духов и бесов. Странно. Вэймины не производят впечатление магов-любителей.
Еще две книги о повадках лис. Натуралистические.